• Ниро Вульф, #43
Окно смерти

1

 Ниро Вулф сидел за письменным столом, злобно уставившись на посетителя, расположившегося в кресле с обивкой из красной кожи. Я повернулся в кресле-вертушке к своему столу спиной — блокнот наготове, взгляд спокойный.

 Вулф выглядел так сердито отчасти из общих соображений, но главным образом потому, что Дейвид Р. Файф явился на прием без предварительной договоренности по телефону. Казалось бы — какая разница? Наш офис — на первом этаже респектабельного дома из коричневого кирпича на Западной Тридцать пятой улице. Вулф — в своем любимом кресле затачивает перочинный ножик на старом оселке, который всегда лежит у него в ящике письменного стола. Рядом — я, Арчи Гудвин, полный рвения отработать свое жалованье и выполнить малейший его каприз, в разумных, конечно, пределах. На кухне — Фриц Бреннер мост посуду после завтрака, а если позвонить ему — один короткий и один длинный звонок, — он тут же принесет пива. На крыше, в теплице, Теодор Хортсманн нянчит десять тысяч орхидей. А в красном кожаном кресле — субъект, которому понадобился частный детектив, иначе — чего бы ему у нас делать. Да, не будь этого парня и таких, как он, — Фриц, Теодор и я шатались бы в поисках заработка, а что делал бы Вулф — одному богу известно. Но Вулф, тем не менее, рассвирепел. Являться на прием без приглашения — это непорядок.

 Он сидел в красном кожаном кресле на краешке, не касаясь спинки, — узкие, сгорбленные плечи, узкое, поношенное лицо. На вид я дал бы ему не меньше пятидесяти, но люди, которых жизнь заставляет обращаться к частному детективу, выглядят, как правило, старше своих лет. Он говорил усталым голосом, взвешивая каждое слово; назвал свое имя, адрес и род занятий — заведующий секцией английскою языка в средней школе «Одюбон» в Бронксе — и сказал, что хочет, чтобы Вулф расследовал одно деликатное семейное дело.

 — Брачное? — тон Вулфа был не менее свиреп, чем его вид.

 — Нет. Дело не брачное. Я вдовец, у меня двое детей — школьники. Речь идет о моем брате Берте — о его смерти. В субботу ночью он умер от воспаления легких. Тут надо бы… мне придется сначала объяснить.

 Вулф бросил на меня быстрый взгляд, и я его перехватил. Если позволить Файфу объяснить, то не исключено, что придется работать, а работать Вулф очень не любил, особенно если банковский счет у него в полном порядке. Но я, встретившись с ним глазами, слегка поджал губы. Вулф вздохнул и снова обратился к клиенту:

 — Слушаю вас, — буркнул он.

 Файф начал, и я стал записывать. Его брат Бертрам неожиданно появился в Нью-Йорке с месяц назад, никого не предупредив, после двадцатилетнего отсутствия, снял номер в отеле «Черчилль Тауэрз» и связался со своими родственниками — старшим братом Дейвидом, который как раз сейчас все объясняет, младшим братом Полом и сестрой Луиз, в замужестве — миссис Таттл. Все они, включая зятя Таттла, были очень рады снова увидеться с ним после стольких лет; они также обрадовались, когда узнали, что он таки сорвал куш — Дейвид выразился иначе: «Напал на золотое дно — разведал и заполучил в собственность урановую жилу в четыре мили длиной недалеко от местечка Блэк Элбоу в Канаде». Всегда ведь приятно узнать, что кому-то из членов твоей семьи повезло.

 Итак, они радушно встретили Бертрама, своего брата Берта, а вместе с ним — некоего молодого человека по имени Джонни Эрроу, приехавшего из Канады и поселившегося в том же номере в «Черчилль Тауэрз». Берта переполняли родственные чувства, его тянуло на воспоминания детства, он даже попросил Пола, который был агентом по торговле недвижимостью, закинуть удочку насчет покупки старого дома в Маунт Киско, где они все родились, где прошло их детство. По всему было видно, что это не гость приехал — вернулся член семьи. Десять дней назад он пригласил их к себе на обед, на субботу, на шестое, с тем, чтобы после обеда ехать всем вместе в театр. Но в четверг он оказался в постели с воспалением легких. Ложиться в больницу отказался и настоял, чтобы они отобедали в «Черчилль», как и договаривались, и чтобы билетам в театр не дали пропасть; так что в субботу вечером они собрались у него в номере, и все прошло по программе, а после спектакля все опять вернулись в отель на легкий ужин с шампанским.

 То есть, вернулись четверо — сестра Луиз с мужем, Джонни Эрроу из Канады и сам брат Дейвид. Младший, Пол, заявил, что Берта нельзя бросать одного с сиделкой, и в театр не поехал. Когда все четверо вернулись после спектакля, то в номере их поджидала в некотором роде ситуация. Пола уже не было, а у сиделки был разорван халат, на шее, щеках и кистях рук — синяки. Она успела позвонить доктору, чтобы тот прислал ей замену, и собиралась уйти, как только придет новая сиделка.

 Некоторые ее высказывания пришлись сестре Луиз не по душе, и она велела сиделке уйти немедленно, что та и сделала. Луиз позвонила доктору и сказала, что до прихода новой сиделки подежурит сама. Джонни Эрроу исчез, оставив на месте событий только Дейвида и Луиз с мужем, Винсентом Таттлом; а когда Дейвид убедился, что Берт крепко спит в постели после дозы морфия, который сиделка ввела ему по распоряжению врача, он тоже отправился домой.

 Луиз и Таттл легли в комнате, принадлежавшей, по-видимому, Джонни Эрроу, но они еще не спали, когда раздался звонок; Таттл пошел открывать и увидел за дверью Пола, Пол сказал, что внизу, в мужском баре, на него напал Джонни Эрроу и в качестве доказательства предъявил целую коллекцию синяков и кровоподтеков. Самого Эрроу увели двое копов. Пол уверял, что у него сломана челюсть и, возможно, пара ребер, и что вести машину домой, в Маунт Киско, ему не хочется; его устроили на кушетке в гостиной, и через полминуты он уже храпел, а Луиз и Таттл, заглянув к Берту еще раз, вернулись в постель. Разбудил их Пол часов в шесть утра. Сам он проснулся от того, что свалился с кушетки; он пошел проверить — как Берт, и увидел, что тот умер. Позвонили портье, чтобы он вызвал какого-нибудь врача. По настоянию Берта его лечил старый врач их семьи, которого он помнил с детства, но ждать, пока тот приедет из Маунт Киско, — это было бы слишком долго. Хотя ему они, конечно, тоже позвонили, и он приехал попозже.

 Вулф заерзал на месте. Ерзает он так: рисует кончиком пальца на подлокотнике кресла круги размером с центовую монетку.

 — Я надеюсь, — прорычал он, — что врачи подтвердят обоснованность и вашего визита ко мне, и этого длинного монолога. Или хотя бы один из них?

 — Нет, сэр. — Дейвид Файф покачал головой. — Они не нашли ничего подозрительного. Мой брат умер от воспаления легких. Доктор Буль — тот, который из Маунт Киско, доктор Фредерик Буль, подписал свидетельство о смерти. И брата похоронили в понедельник, вчера, на семейном участке. Конечно, бегство сиделки сделало э-э-э… ситуацию немного двусмысленной, но никто не придал этому никакого значения.

 — Тогда какого дьявола сам от меня нужно?

 — Я как раз к этому подхожу. — Файф откашлялся, и когда он заговорил снова, его речь стала еще более осторожной. — Вчера после похорон этот Эрроу пригласил нас к себе в отель на сегодня, на одиннадцать утра, для оглашения завещания, и мы, естественно, пошли. Луиз была с мужем. Там был адвокат, некто Макнил, он прилетел из Монреаля и привез завещание с собой. В нем была обычная юридическая абракадабра, но сводилось все к одному: Берт оставляет свое состояние Полу, Луиз и мне, а душеприказчиком назначает этого Эрроу. Размер состояния не указывался, но из того, что говорил Берт, я бы оценил его долю урановых акций миллионов в пять или больше, может, и в десять.

 Вулф перестал ерзать.

 — После этого, — продолжал Файф, — адвокат достал из своего дипломата еще одну бумагу. Он сказал, что это копия договора между Бертом Файфом и Джонни Эрроу, составленного им самим в прошлом году. Он его зачитал. Сначала шла преамбула о том, как они вдвоем пять лет занимались разведкой урана, и как вдвоем же обнаружили эту жилу в Блэк Элбоу, а сводилось все к тому, что, в случае смерти одного из них, все состояние переходит в собственность другого, включая любую недвижимость, приобретенную покойным на доходы от рудника. В тексте это звучало иначе, фразеология была чисто юридическая, но смысл был такой. Как только он закончил читать, заговорил Джонни Эрроу. Он сказал, что все, чем владел Берт, приобреталось за счет доходов от урана в Блэк Элбоу и, следовательно, по закону принадлежит теперь ему, включая крупные вклады в канадских банках, но что перед отъездом в Нью-Йорк Берт перевел тысяч тридцать — сорок долларов в один из нью-йоркских банков, и что он, Эрроу, не собирается претендовать на то, что от этой суммы осталось. Она и составляет собственность покойного, которую мы можем получить.

 Дейвид слегка развел руками:

 — Я сказал себе: он очень великодушен, ведь мог бы забрать и эти деньги. Мы задали адвокату пару вопросов, потом ушли и заехали в какой-то ресторан пообедать. Пол был в бешенстве. У моего брата Пола такой импульсивный характер. Он решил пойти в полицию, сказать им, что Берт умер при подозрительных обстоятельствах, и попросить провести расследование. По его теории, когда Эрроу понял, что Берт восстанавливает прежние отношения с родственниками, он испугался, как бы тот не подарил нам что-нибудь по крупному, может, даже часть акций уранового рудника, и Эрроу, по договору, не смог бы тогда претендовать на них в случае смерти Берта. Вот он и решил, что ему лучше умереть сейчас. Муж моей сестры, Винсент Таттл, возразил, что даже если Пол рассуждает правильно, Эрроу по его схеме действовать не стал, ведь два опытных врача уверены, что Берт умер от воспаления легких; мы с Луиз его поддержали, но Пол уперся и стоял на своем. Он намекнул, что ему известно кое-что, чего мы не знаем, но он всегда любил напускать на себя таинственность. Он твердил, что надо идти в полицию, мы с ним спорили, и в конце концов я предложил компромисс. Я предложил нанять Ниро Вулфа, чтобы он провел расследование, и если вы решите, что основания для вмешательства полиции существуют, мы пойдем туда вместе с Полом, а если вы решите, что таких оснований нет, то Пол оставит свою затею.

 — Ладно, вам он готов довериться, — сказал Дейвид. — И вот эту работу я хочу вам предложить. Мне известно, что гонорары у вас высокие, но в этом деле не должно быть особых… м-м-м… я хочу сказать, оно не должно быть очень сложным. Ситуация-то довольно простая, правда?

 — Может быть, — хмыкнул Вулф. — Вскрытие делали?

 — Нет-нет, слава богу, нет.

 — Начинать нужно бы именно с этого, но теперь уж поздно, без полиции ничего не выйдет. До похорон вскрытие легко объяснить просто любопытством медиков, а сейчас для эксгумации нужна санкция. Насколько я понял, вы хотите, чтобы я провел расследование и сказал вам, да или нет, не привлекая внимания полиции.

 Файф энергично закивал головой. — Да-да, именно так. Нам не нужен скандал. Могут пойти сплетни…

 — Они редко кому нужны, — сухо сказал Вулф. — Но, нанимая меня, учтите: все может кончиться именно скандалом. Вы, конечно, отдаете себе отчет, что если я обнаружу что-то подозрительное, скрыть эти факты или предать огласке — это уже будет не в вашей власти. Если найдутся основания для подозрения в убийстве, замалчивать их я не соглашусь. И если окажется, что подозрения падают на вас лично, я поступлю так, как сочту нужным.

 — Конечно. — Файф попытался улыбнуться, и эта ему неплохо удалось. — Только я знаю, что я никакого преступления не совершал и вряд ли, чтобы кто-нибудь другой — тоже. Пол, мой брат, по характеру немного импульсивный. Естественно, вам надо с ним поговорить, да и он захочет вас видеть.

 — Мне придется поговорить с каждым из них, — Вулф помрачнел. — Работа… — Он ухватился за соломинку: — Но в данной ситуации я должен просить о задатке — в знак доверия. Скажем, чек на тысячу долларов?

 Неплохой ход: лишней тысчонки в кармане заведующего секцией английского языка средней школы может и не оказаться, и тогда сделка не состоится, по Файф даже и не пытался торговаться. Он, правда, сглотнул слюну, и потом еще раз, после того, как достал ручку, чековую книжку, выписал сумму и поставил свою подпись. Я встал, принял протянутый мне чек и передал его Вулфу.

 — Крутовато, — сказал Файф. Он не жаловался, просто констатировал. — Но ничего не поделаешь. Иначе Пол не угомонится. Когда вы его примете?

 Вулф глянул на чек и сунул его под пресс-папье — обломок окаменевшего дерева, которым однажды некто, по имени Дагган, раскроил череп собственной супруге. Он поднял глаза на настенные часы — через двадцать минут уже четыре — время вечернего посещения теплицы.

 — Сначала, — сказал он Файфу, — мне нужно поговорить с доктором Булем. Вы можете доставить его сюда к шести часам?

 Видно было, что Дейвид колеблется.

 — Я могу попробовать. Ему надо ехать из Маунт Киско, а он всегда очень занят. Без него разве нельзя обойтись? Свидетельство о смерчи он подписал, а репутация у него безупречная.

 — Без него обойтись никак нельзя. Прежде, чем встречаться с остальными, я должен поговорить с ним. Если он сможет в шесть, остальные пусть подъезжают к шести тридцати. Ваш брат, сестра, мистер Таттл и мистер Эрроу.

 Файф выпучил глаза.

 — Ради бога, — запротестовал он, — не надо Эрроу. Да он и сам не придет. — Он выразительно покачал головой. — Нет. Я не буду его приглашать.

 Вулф пожал плечами.

 — Тогда я приглашу. А может быть, лучше… да. Разговор может затянуться, а в семь тридцать у меня обед. Если вы устроите так, чтобы доктор Буль приехал к девяти, то остальные пусть приходят в половине десятого. Конечно, мистер Файф, есть несколько вопросов, которыми мы могли бы с вами заняться прямо сейчас, — например, ситуация, которую вы застали в номере после театра, или примирение вашего брата Бертрама с семьей, — но у меня назначена встреча; да и потом, вечером мы сможем все выяснить более детально, А пока оставьте, пожалуйста, мистеру Гудвину адреса и телефоны всех, причастных к этому делу. — Он наклонил свое громадное туловище вперед, взял перочинный нож и счал осторожно водить им по оселку. Раз уж он взялся за эту работу, то, хоть тресни, доведет до конца.

 — Ситуацию я вам описал, — Файф повысил голос. — Я не скрываю, что Пол остался в отеле, чтобы приударить за сиделкой. Я совершенно не одобряю его методов общения с женщинами. Я же сказал, что характер у него импульсивный.

 Большим пальцем Вулф ласково пробовал лезвие ножа.

 — Почему вас так заинтересовало примирение? — спросил Файф.

 — Только потому, что вы сами употребили это слово. — Вулф снова водил ножом по бруску. — Что понадобилось примирять? К делу этот вопрос, вероятно, и не относится, но то же можно сказать о большинстве вопросов, возникающих в ходе следствия. Он подождет до вечера.

 Файф поморщился.

 — Это старая болячка, — сказал он уже тихим и, как вначале, усталым голосам. — И вполне может иметь отношение к делу, так как, пожалуй, отчасти объясняет состояние Пола. Кроме того, мне кажется, мы слишком болезненно воспринимаем малейшую угрозу скандала. Воспаление легких — больная тема в нашей семье. Двадцать лет назад от воспаления легких умер мой отец. В полиции, и не только в полиции, считали тогда, что его убили. Это случилось ночью, в январе, в метель; было очень холодно, он лежал на первом этаже, в спальне, в нашем доме в Маунт Киско, и кто-то поднял рамы у двух окон и оставил их открытыми на всю ночь. В пять утра я нашел его уже мертвым. На полу намело снегу, сантиметров тридцать, и на кровати тоже был снег. В тот день возле него дежурила моя сестра Луиз, но она спокойно спала в соседней комнате. В полиции считали, что в горячий шоколад, который она пила около полуночи, кто-то подсыпал снотворного, но доказать ничего не смогли. Окна на ночь оставили незапертыми, поэтому рамы можно было поднять и снаружи. Так оно, видимо, и случились. Мой отец занимался продажей недвижимости, и кое с кем обошелся не очень красиво, поэтому в городе были люди, которые э-э-э… которые его не очень любили.

 Файф снова слегка развел руками.

 — Так что, сами видите, — все как будто повторяется. К несчастью, мой брат Берт — ему тогда было всего двадцать два — разругался с отцом и ушел из дома. Он снимал комнату в меблированных номерах, примерно в миле от нашего дома, и работал в гараже. В полиции решили, что убийца — он и что у них достаточно улик, чтобы его посадить. Суд состоялся, но улик явно не хватало, и Берта оправдали. Кроме того, оказалось, что у него есть алиби. В ту ночь он до двух часов играл в карты с приятелем, Винсентом Таттлом (который потом женился на моей сестре), у Таттла в комнате, в тех же меблированных номерах; метель прекратилась где-то сразу после двух, а окна, должно быть, открыли гораздо раньше. Но Берт обиделся на нас за показания, которые мы, как свидетели, давали на суде — Луиз, Пол и я — хотя мы говорили правду, только то, что и так было известно, например, о его ссоре с отцом. Об этом все знали. На следующий же день Берт уехал из города, и с тех пор мы от него не получали вестей — ни единого слова за двадцать лет. Вот почему я и употребил это слово — «примирение».

 Вулф уже сунул нож в карман и прятал оселок в ящик письменного стола.

 — Кстати, — сказал Файф, — Эрроу неправ, когда говорит, что все, чем владел Берт, приобреталось на доходы от урана. Хотя он и не требовал никогда своей доли наследства, и его так и не смогли найти, мы ни разу не пытались разделить его четвертую часть между собой. Тогда она составляла около шестидесяти тысяч долларов, а сейчас — раза в два больше. Конечно, теперь эти деньги получим Пол, Луиз и я, по, честно говоря, радости от этого — никакой. Я скажу откровенно, мистер Вулф: уж лучше бы Берт вообще не возвращался. Он только разбередил старую рану, а теперь еще эта смерть, и то, как она случилась, да еще Пол со своими выходками…

 Часы показывали без одной минуты четыре, и Вулф уже отодвигал свое кресло, пытаясь встать.

 — Да уж, мистер Файф, — в тон ему сказал он. — И живой был — обуза, и умер — одни убытки. Оставьте, пожалуйста, мистеру Гудвину всю необходимую информацию и обязательно позвоните, когда договоритесь на вечер со всеми.

 Он направился к двери.