- Ниро Вульф, #29
Глава 8
Время близилось к полудню, когда, сделав по дороге три остановки, я расплатился с шофером на углу Двадцать девятой улицы и Лексингтон-авеню.
Первый раз я остановил машину у аптеки, чтобы позвонить Вулфу и отчитаться в своей неудаче, второй — у склада Армии Спасения, чтобы избавиться от пальто и шляпы, третий — у ресторана, где, согласно информации Лона Коэна, работал официантом Эндрю Фомоз.
Узнав о том, что у Фомоза сегодня выходной, я отправился к нему на квартиру.
Я не возлагал на эту встречу больших надежд. Главной моей целью было вытащить Сару Джеффи на Тридцать пятую улицу для встречи с Ниро Вулфом и Натаниэлем Паркером, единственным юристом, которому Вулф посылал орхидеи. Им следовало обсудить детали ее заявления в суд.
Однако после моей беседы с миссис Джеффи шансов на такое заявление почти не было. Поэтому разговор с Фомозом, который должен был состояться по инициативе Вулфа, большого значения уже не имел.
Так что я действовал скорее не по долгу службы, а лишь благодаря выработанной долгими годами привычке. Очутившись у нужного мне дома на Восточной Двадцать девятой улице, я окинул местность внимательным и цепким взглядом и, сосредоточив свое внимание на противоположной стороне улицы, кое-что все же увидел.
Перейдя дорогу, я вошел в темную, захламленную мастерскую по ремонту обуви и подошел к сидящему там мужчине, который при моем появлении поднял голову и прикрыл ее газетой, видимо не желая, чтобы я увидел его лицо. Мне пришлось обратиться к этой газете:
— Вы еще не сообщили о моем появлении лейтенанту Роуклиффу? Имейте в виду, что у меня уже возникло желание выдать себя за представителя закона.
Газета опустилась, приоткрыв пухлое, хотя еще и не слишком раздобревшее лицо государственного служащего, некоего Хэллорена.
— О, у вас слишком острое зрение, — сказал он. — Констатирую это как факт. Если вы хотите выразить неуважение к упомянутому вами лейтенанту, валяйте дальше.
— Как-нибудь в другой раз: сейчас я на службе.
Я рад, что заметил вас, иначе вляпался бы в ловушку.
Если я не выйду отсюда через три дня, позвоните Роуклиффу. Это что, серьезная слежка или вы задействованы один?
— Я пришел сюда за шнурками для ботинок.
Я извинился за то, что оторвал его от дела, вышел из мастерской и перешел обратно через дорогу. Отдел по расследованию убийств, очевидно, еще не напал на след, если они сочли необходимым держать в поле зрения Фомоза, который, насколько мне это было известно из газет, имел касательство к этому делу лишь как перенесший большую утрату. И Фомоз, конечно, не мог быть на подозрении, иначе я получил бы от Хэллорена соответствующую информацию.
Дом был старый, пятиэтажный, из красного кирпича. В табличке проживающих здесь жильцов фамилия Фомоза стояла предпоследней. Я нажал кнопку звонка и подождал тридцать секунд. Кодовый замок щелкнул, я вошел и поднялся по лестнице.
На каждую площадку выходили три двери. Расстояния между ними были разные. Одну из дверей, в дальнем конце площадки, выделял большой черный бант, концы которого свешивались почти до пола. Я подошел к ней, позвонил и через секунду услышал низкий, сердитый голос:
— Кто там?
Основываясь на теории, согласно которой я должен был быть вознагражден после тяжелой полуторачасовой работы, я сказал:
— Друг Сары Джеффи. Моя фамилия Гуд вин.
Дверь широко распахнулась, и на пороге возник геркулес в белых шортах, резко контрастирующих с его темной кожей и взъерошенной копной черных вьющихся волос.
— У меня траур. Что вы хотите?
— Вы Эндрю Фомоз?
— Да. Впрочем, Эндрю меня никто не зовет. Что вы хотите?
— Спросить вас, не знаете ли вы, почему Присцилла Идз собиралась сделать вашу жену членом директората корпорации «Софтдаун».
— Что? — Он вскинул голову. — Повторите, что вы сказали.
Я повторил.
Когда Фомоз убедился в том, что не ослышался, он развел руками.
— Послушайте, — прогромыхал он, — вы говорите какую-то чушь.
— Но именно так мисс Идз заявила своей подруге Джеффи на прошлой неделе. Она так и сказала, что собирается назначить вашу жену директором. Ровно неделю тому назад.
— И все равно я в это не верю. Послушайте, эта Присцилла Идз родилась под дурной звездой. Каждые два года она начинала беситься. Я знаю всю ее биографию и даже записал ее, но полиция отобрала мои записи. Я женился всего лишь два года назад. Тогда жена и рассказала мне всю эту историю: Гринвич-Виллидж, Новый Орлеан, Перу, замужество, развод, возвращение в Америку, интрижки с мужчинами, Рено, Армия Спасения! — Он воздел руки кверху. — Ничего себе дамочка! И моя жена прошла через все это вместе с ней. А теперь вы говорите, что она собиралась сделать мою жену директором… Я сказал вам, что не верю в это? А впрочем, почему бы и нет. Зная эту Присциллу, можно поверить в любую чушь! Но я просто не знал об этом.
Итак, что же вы хотите?
— Нам было бы удобнее побеседовать в квартире, если вы не возражаете.
— Вы репортер?
— Нет, я…
— Фараон?
— Опять не угадали, я работаю…
Сколько раз люди пытались захлопнуть дверь перед моим носом, я уж и не упомню! Поэтому моя реакция в таких случаях довольно обыденная. Пожалуй, даже автоматическая.
Когда Эндрю Фомоз отскочил в сторону и попытался закрыть дверь, моя нога оказалась там, куда в таких случаях попадала всегда — между створкой и порогом.
Но с этим типом было все не так просто. Он оказался намного более подвижным и сильным, чем можно было предположить, и, несмотря на приличный вес моего тела, он, использовав силу своих мускулов, вышвырнул меня за дверь.
Замок щелкнул, и я остался стоять на площадке несолоно хлебавши, с вмятиной на полированном носке моей лучшей пары туфель от Бредли.
Спуск с третьего этажа на первый занял у меня совсем немного времени. Я отнюдь не прыгал от радости. Когда Вулф посылал меня за чем-то или за кем-то, я искренне старался выполнить задание, но творить чудеса так и не научился. На сей раз дело, похоже, обстояло так, что помочь мне могло разве только чудо. Вряд ли клиент будет доволен, а Вулф получит свой гонорар.
В данном случае клиентом был я сам и втянул в это дело Вулфа.
Правда, сегодня мое положение было уже совсем иным, чем вчера, когда я действовал по собственному почину, решившись на визит в «Софтдаун», где сорвал совещание. Теперь дело было уже в руках Вулфа, и я не смел предпринимать никаких решений, не имея на то его согласия.
В добавление к этим невеселым мыслям мне в голову пришла еще одна. Никаких проблесков, позволяющих надеяться на хотя бы отдаленный подход к решению проблемы, у меня даже не появлялось.
Мне не понравилась и реакция Вулфа. Когда я вошел в кабинет и объявил о том, что никаких посетителей нам ожидать не приходится, ни теперь, ни в ближайшем будущем, он хмыкнул, откинулся на спинку кресла и потребовал полного отчета.
Пока я рассказывал ему о визите к Саре Джеффи и Эндрю Фомозу, он сидел совершенно неподвижно, закрыв глаза и сложив руки на вершине своего объемистого живота. Это было в порядке вещей. Но когда я закончил, он не стал ни о чем расспрашивать, лишь пробормотал:
— Не лучше ли тебе отпечатать все это?
— Вы хотите сказать — напечатать на машинке со всеми подробностями?
— Да.
— Но ведь это же займет целый день, а может быть, и больше.
— Пожалуй что так, — ответил он спокойно.
Но тут как раз подоспело время обеда, и ждать от патрона каких-либо дальнейших действий не имело смысла.
Поэтому я временно оставил вопрос открытым.
Спустя некоторое время после того, как мы насладились превосходными блюдами, прекрасно приготовленными Фрицем, — причем Вулф все время развлекал меня обсуждением всевозможных кандидатур на пост президента, — я попытался вернуться к занимавшему меня вопросу. Когда Вулф удобно устроился за письменным столом с журналом в руках, я сказал:
— Я мог бы вплотную приступить к нашему плану, если бы вы согласились уделить мне немного времени.
Патрон холодно посмотрел на меня:
— Но я же просил тебя отпечатать отчет.
— Да, я слышал. Но это же совсем не просто, как вы прекрасно сами знаете. Если вы хотите, чтобы я просиживал свою задницу за столом, пока вы будете думать, чем бы заняться, скажите мне об этом сразу.
Какой смысл переводить кучу бумаги, изнашивать пишущую машинку и тратить драгоценное время?
Он опустил журнал:
— Арчи, может быть, ты помнишь, как я однажды вернул задаток в сорок тысяч долларов, который заплатил клиент по фамилии Циммерман, и сделал это только потому, что он решил учить меня, как вести дело, вместо того чтобы предоставить мне полную свободу действий. — Он поднял журнал, потом снова опустил его. — Отпечатай, пожалуйста, отчет. — И опять взялся за журнал.
Все это, конечно, было правдой и звучало в его исполнении абсолютно искренне, но не принесло мне удовлетворения. Я считал, что он просто не хотел работать. Тем более заниматься этим делом. Его просто вынудили обстоятельства. Он дал мне возможность с чего-то начать, а я вернулся с пустыми руками, так что теперь и разговора быть не могло о том, чтобы он приступил к расследованию. Меня так и подмывало достать из ящика пистолет и метким выстрелом вышибить у него из рук этот чертов журнал. Цель располагалась так, что выстрел не принес бы ему ни малейшего вреда. К великому моему сожалению, такой поступок был бы слишком безрассуден.
Я повернулся, придвинул к себе пишущую машинку, достал бумагу, вставил ее в каретку и застучал пальцами по клавишам.
Тремя с половиной часами позже, а именно в шесть, произошли кое-какие события. За это время я отпечатал девять страниц, четверо журналистов позвонили по телефону, двое явились собственной персоной, но приняты не были.
В четыре часа Вулф поднялся в оранжерею.
Тут снова раздался телефонный звонок, но теперь уже не от журналистов.
Я никогда не договариваюсь по телефону с незнакомыми лицами о встрече с Вулфом. Но на этот раз, выяснив причину звонка, решил сделать исключение. Я попросил моего собеседника прийти без десяти шесть. Он явился точно в назначенное время, и я немедленно проводил его в гостинную, закрыв дверь в кабинет.
Когда Вулф точно по расписанию спустился вниз и прошествовал к своему креслу, я подумал, что ему предоставляется прекрасная возможность показать, как он берется за это дело. Но нет. Он сел и потребовал пива, а когда Фриц принес его, открыл бутылку, налил стакан, выбрал из приготовленной стопки книгу, откинулся на спинку кресла и с облегчением вздохнул.
Было видно, что он с комфортом собирается провести время до тех пор, как Фриц не объявит, что ужин готов.
— Извините меня, сэр, — как можно мягче сказал я. — Но в гостиной вас дожидается один господин.
Он повернул ко мне хмурое лицо и уставился колючими глазами:
— Кто?
— Дело обстоит следующим образом. Как вы объяснили вчера вечером, вам необходима зацепка для начала расследования. С утра я пытался раздобыть ее для вас и потерпел неудачу. Я был очень расстроен этим обстоятельством и, видя ваше огорчение, решил любыми путями исправить положение. И мне это удалось. Человек, который сидит в гостиной, — юрист, некто Альберт М.
Ирби, его контора на Сорок первой улице. Я позвонил Паркеру, который сказал мне, что он никогда не слышал об этом Ирби. Однако, согласно официальным сведениям, Ирби — член коллегии нью-йоркских адвокатов. Он утверждает, что представляет интересы Эрика Хафа, бывшего мужа Присциллы Идз, и хотел бы с вами побеседовать.
— Где, черт возьми, ты его откопал?!
Это уже был просто взрыв негодования.
— Я, собственно, его и не откапывал. Он пришел сам. Позвонил в нашу дверь и попросил назначить ему встречу с вами.
— Чего он хочет?
— Поговорить с вами. Поскольку вы не любите, когда клиент вмешивается в ваши расследования, я не стал проводить с ним никакой предварительной беседы.
Вулф посмотрел на меня крайне подозрительно. Очевидно, он был уверен в том, что я менее чем за два часа раскопал где-то этого Альберта М. Ирби, установил его связь с делом Присциллы Идз и обманным путем принудил явиться сюда.
Я не стал возражать против подобных подозрений, но все же подумал, что следует строго придерживаться фактов.
— Нет, сэр, вы напрасно так думаете, — твердо сказал я.
Он проворчал:
— И ты не знаешь, чего он все-таки хочет?
— Нет, сэр.
Он отшвырнул книгу в сторону:
— Приведи его.
Усадить этого юриста в красное кресло доставило мне искреннее удовольствие. Но что касается его внешности, то тут уж у меня не было никаких оснований для восхищения. Я никогда не видел столь ослепительной лысины.
Его голая, вся покрытая веснушками голова сразу же приковывала к себе внимание. Она была пропитана еще и крошечными капельками пота. Он не вытирал их носовым платком, они не испарялись и оставались все время на своих местах. Правда, надо признать, что в них не было ничего отталкивающего, хотя после длительного созерцания у вас все же возникало какое-то беспокойное чувство.
Усевшись поудобнее в кресло, М. Ирби положил свой довольно объемистый портфель на маленький столик у подлокотника.
— Перейдем сразу к сути, — сказал он голосом, которому следовало бы прибавить побольше металла. — Я хочу отдать себя в ваши руки. Я не специалист такого высокого класса, как вы, мистер Вулф, и не собираюсь этого скрывать. Я просто расскажу вам, как обстоит дело, а дальше вы уже будете решать сами.
Если он рассчитывал добиться успеха, то начало было выбрано крайне неудачно. Вулф поджал губы:
— Начинайте.
— Благодарю вас. — Посетитель подался вперед. — Я очень благодарен вам, что вы вообще согласились принять меня. Но я и не удивлен этим, поскольку знаю, какое огромные значение вы придаете законности, а это именно то, чего я хочу, — добиться законных прав моего клиента. Его имя Эрик Хаф. Представлять его интересы меня попросил один венесуэльский адвокат из Каракаса, с которым мне прежде приходилось иметь дело. Его имя Жан Бланко. Это…
— По буквам, пожалуйста, — сказал я, склонившись над блокнотом.
Он повторил и, повернувшись к Вулфу, продолжал:
— Мы встретились девять дней назад, точнее, шестнадцатого числа этого месяца. Хаф уже связывался, по совету Бланко, с мистером Перри Холмером, но они все же решили, что им необходимо иметь здесь, в Нью-Йорке, своего представителя. Бланко прислал мне письмо с изложением всех обстоятельств дела и копии различных документов. — Он постучал по портфелю пальцем. — Они у меня здесь. Если вы…
— Позже, — мрачно сказал Вулф. — Прежде всего изложите ваши соображения.
Я знал, что Вулф просматривает документы только в тех случаях, когда собирается взяться за дело и к этому его вынуждают обстоятельства.
— Конечно, конечно. — Ирби явно пытался угодить моему патрону. — Один из документов — фотокопия письма, всего одного письма, написанного в Кахамарке 12 августа 1946 года, подписанного Присциллой Идз, Хафом и свидетельницей Маргрет Казелли. Таково было девичье имя Маргрет Фомоз, убитой в понедельник ночью. В этом письме Присцилла Идз передавала своему мужу, Эрику Хафу, право на владение половиной собственности, которая принадлежит или будет принадлежать ей в будущем.
— Еще что-нибудь важное? — спросил Вулф.
— Э… как будто… ничего особенного.
— Тогда все вами сказанное в высшей степени туманно.
— Возможно. Я понимаю, что все это нужно привести в надлежащий вид, но сам факт наличия такого письма, несомненно, подтверждает права мистера Хафа.
— Я не законник, мистер Ирби.
— Я это хорошо знаю, мистер Вулф. Я и пришел к вам совсем не ради соблюдения законов, а для того, чтобы изложить факты. Согласно сообщению утренних номеров «Тайме» и других газет, мисс Идз, бывшая миссис Хаф, была в вашем доме в понедельник вечером и мистер Перри Холмер, управляющий ее имуществом, тоже был здесь в этот же день. Я был бы вам глубоко признателен, если бы вы сказали мне, имело ли место в ходе ваших с ним бесед какое-либо упоминание об этом документе? О письме, подписанном Присциллой Хаф и свидетельницей Казелли Маргрет?
Вулф шевельнулся в своем кресле. Не убирая локти с подлокотника, он поднес руку к нижней губе и провел по ней пальцем.
— Было бы лучше, если бы вы подробнее изложили мне суть дела, — сказал он, не отвечая на вопрос; заданный адвокатом. — Почему мистер Хаф так долго ждал, прежде чем заявить о своих правах?
— Бланко сообщил мне и об этом. Но с моей стороны было бы, пожалуй, нечестно пользоваться привилегией личных контактов, поэтому я не смогу вам ответить. Я знаю лишь, что Хаф впервые увиделся с Бланко только месяц назад. Он показал ему документ и посоветовался относительно формы, в которую необходимо облечь свое требование. Он хотел предъявить иск сразу же после 30 июня.
Бланко связался со мной по телефону, и я взялся за проверку завещания отца Присциллы, которое зарегистрировано надлежащим образом.
Получив на руки документы и устные разъяснения, предоставленные Хафом, Бланко посоветовал последнему не ждать 30 июня, когда состояние полностью отойдет к Присцилле Идз, а немедленно уведомить о своих претензиях опекуна мисс Идз, Перри Холмера. Настаивать на половине состояния, которое должно перейти к Присцилле, а также предупредить Холмера о том, что, в случае отказа выполнить законные требования, вся ответственность падет на опекуна.
Ирби приподнял и снова опустил свои плечи. Потом продолжил:
— Для Венесуэлы этот совет, может быть, и не плох, но будут ли эти требования иметь силу здесь — вот этого я не знаю. Во всяком случае, Хаф последовал совету Бланко, подписал письмо и отправил его Холмеру, а копию — Присцилле. Я тоже получил ее, фотокопии основных документов и полнейший отчет о сложившейся ситуации. Я имею также инструкции от Бланко, согласно которым мне следует удерживать Холмера от передачи состояния и имущества в руки Присциллы.
Я сам немного знаком с законами, но не смог найти такого, который подсказал бы, как это все можно осуществить. Хотя требования Хафа и имеют под собой юридическую основу, но…
— Я не сомневаюсь в ваших словах, мистер Ирби, — перебил его Вулф.
— Но Бланко сообщил мне, что не получил ответа от Холмера. Мне долго не удавалось встретиться с Холмером. Но в конце концов я добился от него свидания.
Это произошло на прошлой неделе, во вторник.
Я имел с ним долгий разговор, но он не привел ни к каким положительным результатам. Холмер не высказал своей позиции, и я не смог добиться от него никаких результатов. Я решил, что при сложившихся обстоятельствах с моей стороны было бы неэтичным не встретиться с Присциллой Идз. Я уже звонил ей и спрашивал, является ли Холмер ее личным адвокатом, но и она не сказала мне ничего определенного. Присцилла наотрез отказывалась со мной встретиться.
С большим трудом я убедил ее. Встреча была назначена на пятницу в ее квартире. Она допускала, что подписала подобный документ по доброй воле, но потом изменила свое решение и просила Хафа вернуть его ей.
Однако Хаф отказался выполнить ее просьбу.
По словам Присциллы, она предложила бывшему мужу сто тысяч долларов наличными в обмен на документ, обещав немедленно перевести деньги. Если он откажется, сказала Присцилла, то не получит ничего вообще.
Я позвонил в Каракас Бланко и информировал об этой беседе.
До 30 июня оставалось только десять дней. Нельзя было терять ни минуты. Но тут все пошло прахом.
Бланко отнесся к предложению Присциллы отрицательно и даже не пожелал его обсуждать. Холмер и Присцилла уехали на уик-энд, и я не мог с ними связаться.
В понедельник утром я начал все сначала, но ни одного из них мне не удалось найти, и я оставил все попытки.
Во вторник утром в газетах появилось сообщение об убийстве Присциллы Идз.
Тут он, как бы в мольбе, простер руки:
— Подумать только!
Вулф кивнул:
— Да, действительно, ваше положение не из лучших!
— Просто безнадежное, — подтвердил адвокат и продолжал: — Не стоило и тратить девять долларов на разговор с Каракасом. Откровенно говоря, вполне может статься, что я не получу никакой компенсации за все издержки. Я все время искал контакта с Холмером, но безуспешно. Наконец я поймал его по телефону, и знаете, что он мне сказал? Он сейчас вообще берет под сомнение сам документ! Он отрицает тот факт, что она его подписала! Он даже намекнул на то, чтобы мой клиент и не вспоминал об этом документе. И отрицает, что в прошлую пятницу Присцилла Идз подтвердила мне его подлинность и собственноручную подпись.
Я снова позвонил Бланко в Каракас. Я посоветовал ему отправить Эрика Хафа в Нью-Йорк первым же самолетом и передать с ним оригинал документа. А потом решил повидать вас.
Может быть, миллионы и были когда-то поставлены на карту, но в общем-то еще неизвестно, есть ли они сейчас. Впрочем, даже если не принимать в расчет акций «Софтдауна», состояние Присциллы Идз весьма значительно. Да и акции представляют большую ценность. Если право на них переходит пяти лицам, то документ Хафа может стать для них грозным оружием, так как ставит под сомнение их незаинтересованность в смерти Присциллы Идз.
Мне пришла в голову мысль о том, что вы, возможно, сможете подтвердить подлинность документа. В тот день она приходила к вам для консультации и провела у вас несколько часов. О документе, безусловно, упоминалось, и, конечно, она созналась в том, что подписала его.
Холмер был здесь в тот же вечер и скорее всего также упоминал о нем. Если мистер Гудвин присутствовал при этом и может все подтвердить, то подобное заявление решит наши проблемы. В этом случае я готов сделать вам конкретное предложение — после обсуждения с Бланко по телефону.
Подобная помощь в идентификации представила бы для мистера Хафа огромную ценность и могла бы быть оценена в пять процентов от общей суммы, которую он должен получить.
Здесь наш посетитель допустил по крайней мере два серьезных просчета: во-первых, предложение строилось на принципе оплаты за подтверждение заведомой правды, что напоминало явный подкуп, или заведомой лжи, что было уж совсем противозаконно.
— Естественно, — сказал Ирби, — мне бы понадобились ваши показания, данные в письменном виде.
Заявление от каждого из вас… Я был бы рад и горд получить их. Что же касается соглашения об оплате, то тут я жду ваших предложений. Было бы, наверное, неразумно переносить его на бумагу.
О, после этих слов Вулф мог бы великолепно проявить себя, и я был уже готов, выполняя его приказ, вышвырнуть адвоката за дверь. Но, как это ни странно, Вулф не выразил никакого неудовольствия, даже, напротив, остался спокоен. Он спросил:
— Мистер Хаф приезжает в Нью-Йорк?
— Да.
— Когда?
— Завтра днем в три часа.
— Я хочу его видеть.
— Нет проблем. Я тоже этого хочу. Я привезу его сюда прямо из аэропорта. И если у меня будут письменные показания…
— Нет! Никаких показаний до тех пор, пока я не переговорю с вашим клиентом, а там увидим. — Вулф был резок. — Но только не везите его сюда прямо из аэропорта. Лучше сначала позвоните мне. Я хочу предпринять один шаг, который, уверен, вам не очень-то понравится, но на который вы, возможно, и согласитесь. Я думаю, что здесь у меня состоится встреча всех, кто имеет отношение к этому делу, то есть обеих сторон, в вашем присутствии. Я думаю назначить эту встречу на завтра здесь, в этой комнате. Я обеспечу присутствие мистера Холмера и его компаньонов.
Ирби слушал Вулфа так сосредоточенно, что его глаза превратились в узкие щелочки.
— Почему вы думаете, что мне это не понравится?
— Я по опыту знаю: все адвокаты убеждены в том, что ни один вопрос, касающийся больших денежных сумм, не может быть решен никем, кроме них самих.
Адвокат может принять без обиды и куда более едкое замечание. И этот даже глазом не моргнул, а только с достоинством покачал головой.
Такую встречу можно только приветствовать, — сказал он. — Но мне все же хотелось быть более уверенным в успехе дела. Если бы я знал, что вы и мистер Гудвин засвидетельствуете факт подлинности документа, разумеется, со слов Присциллы Идз и Холмера…
— Нет, — решительно сказал Вулф. — Сделав мне чудовищное по своей наглости предложение, вы не можете рассчитывать на проявление дружелюбия с моей стороны. Вам придется принять все как есть.
Больше ничего выжать из нас Ирби так и не смог, хотя он проявил такое упорство, что я в конце концов пересек комнату и, сунув ему в руку портфель, дал понять, что разговор окончен.
Приближалось время ужина. Когда я закрыл за посетителем входную дверь, Вулф уже выходил из кабинета, направляясь в столовую.
— Ну, теперь ты доволен? — рявкнул он.
— Нет, сэр, — вежливо ответил я. — И думаю, вы со мной согласитесь.
