- Ниро Вульф, #1
12
Я часто гадал, сколько в Нью-Йорке найдется людей, готовых дать Вульфу деньги взаймы. Я насчитал чуть больше тысячи, потом, подумав, ужал до одной тысячи. Конечно, тех, кто остался ему благодарен, гораздо больше, но есть и такие, у кого много причин ненавидеть его. Я понимал, что надо быть в определенных отношениях с человеком, прежде чем захочешь попросить у него денег, и, к тому же, надо быть уверенным, что в ответ получишь их, а не недовольную гримасу или смущенное бормотание. Для этого должны быть взаимное доверие, доброжелательность, благодарность, не омраченная сознанием обязательства, что всегда тяготят и оставляет чертовски неприятный осадок. Да, пожалуй, не более тысячи. Я не скажу, чтобы Ниро когда-нибудь злоупотреблял этим. Помню, пару лет назад, когда нам действительно понадобились деньги, я предложил обратиться к мультимиллионеру, который был обязан моему хозяину всего лишь такой безделицей, как собственная жизнь. Но Вульф, не задумываясь, отверг мою идею. «Нет, Арчи, — сказал он. — В природе есть закон: преодолев инерцию, движущая сила возрастает. Начав брать деньги в долг, я кончу тем, что уговорю министра финансов отдать мне весь золотой запас страны». На что я ему тогда ответил, что судя по состоянию наших дел мы нашли бы ему применение, и не только ему. Однако Вульф наотрез отказался брать деньги в долг.
Следует заметить, что после обеда в среду в мой список безоговорочно был внесен доктор Натаниэль Брэдфорд. Вульф буквально очаровал его, как он это умеет, если захочет. До прихода доктора, между шестью и семью, я коротко информировал Вульфа о событиях дня. За столом я сразу заметил, что Вульф разделяет мое мнение, что доктор Брэдфорд вне подозрений. Мой хозяин держался на редкость непринужденно. Обычно от моего наметанного взгляда никогда не ускользал тот момент, когда в беседе Вульф вдруг переходил на официальный тон, означавший всегда одно — у его собеседника прибавилось шансов угодить за решетку, и не без его, Вульфа, помощи.
На этот раз хозяин и гость беседовали об альпийских садиках, экономике страны и политиках из Таммани Холла.[4] Вульф выпил три бутылки пива, Брэдфорд — бутылку вина. Я пил молоко, правда, до обеда у себя в спальне я подкрепился рюмочкой хлебной водки. Разумеется, я рассказал Вульфу, что думает старый доктор о профессии сыщика, и добавил от себя, как я расцениваю подобный выпад. На что Вульф ответил:
— Не принимай близко к сердцу, Арчи, это всего лишь пережиток фетишизации варварских предрассудков.
— Еще одно ваше эффектное изречение, без всякого смысла.
— Ошибаешься, Арчи. Я не терплю дешевых эффектов, пора бы знать. Создав манекен по своему образу и подобию и дав ему в нос, не будешь же ты ждать, что у тебя пойдет кровь из носа.
— У меня — нет, а вот ему, когда все это закончится, я бы с удовольствием врезал.
Глядя на мою нехорошую ухмылку, Вульф скорбно вздохнул.
— Вот видишь, мое изречение не так уж лишено смысла.
После обеда, в кабинете, Вульф предупредил старого доктора, что, хотя у него есть к нему вопросы, он все же начнет не с них, и рассказал ему все: о Карло Маффеи, газетных вырезках, об испуге Анны Фиоре, когда он спросил о клюшке, о его, Вульфа, попытке заключить пари с окружным прокурором Андерсоном, о письме и ста долларах, которые получила Анна. Рассказал все, что было, и закончил словами:
— Начав свой рассказ, я не взял с вас обещания, что все останется между нами, но теперь я прошу вас об этом, ибо здесь затрагиваются и мои интересы. Я хочу получить пятьдесят тысяч долларов.
Брэдфорд успокоился и размяк. Он все еще не понимал Вульфа, но уже не питал к нему недоверия и обиды, а от доброго вина он вообще стал видеть в нем своего друга.
— Удивительная история, — заметил он. — Удивительная. Разумеется, я никому не расскажу, я ценю ваше доверие. Но я не совсем понял отдельные детали и еще кое-что, но прекрасно понял одно — правда о смерти Барстоу необходима вам для поисков убийцы Карло Маффеи. И, как я понимаю, вы сняли с Сары и Ларри груз гнетущего страха, а меня освободили от ответственности, которая оказалась большей, чем я вправе был на себя брать. Я благодарен вам, поверьте.
Вульф снисходительно кивнул.
— Разумеется, есть кое-какие нюансы, которые ускользнули от вас. Но главное мы установили: ни миссис Барстоу, ни ее сын и дочь, а также ни вы, доктор Брэдфорд, не убивали Карло Маффеи, а роковая клюшка никак не могла попасть в сумку Барстоу. Правда, остается теоретическая возможность того, что кто-то из вас, или вы все вместе, сговорившись, убили Барстоу. В таком случае также теоретически можно предположить наличие соучастника, которому поручалось убрать Карло Маффеи.
Брэдфорд насторожился и уставился на Вульфа, но потом успокоился.
— Ерунда. Вы сами в это не верите. — Он все же не отрывал от Вульфа настороженного взгляда. — Действительно, ведь не верите? А почему?
— Мы еще придем к этому. А теперь ответьте мне: моя откровенность заслуживает ответной откровенности с вашей стороны?
— Я с вами откровенен.
— Раз так, тогда скажите, когда и как миссис Барстоу покушалась на своего мужа?
Было интересно наблюдать за Брэдфордом. Сначала он испугался, затем собрался и как бы застыл, но потом, сообразив, что выдает себя, изобразил искреннее удивление.
— О чем вы? Это просто смешно!
Вульф по своему обыкновению погрозил ему пальцем.
— Спокойно, доктор. Прошу не подозревать меня в какой-либо хитрости. Просто я ищу факты, которые подтвердили бы мой вывод. Но, кажется, прежде мне следует объяснить, почему я отказался от подозрений в отношении вас и семьи Барстоу. Знаете, я не чувствую, что вы виноваты. Да, не чувствую. Конечно, такое чувство или же отсутствие его можно объяснить. Давайте рассмотрим имеющиеся условия: жена, или сын, или же дочь терпеливо, тщательно и коварно готовят убийство главы семейства и хитроумное орудие, чтобы совершить его. Если это жена или дочь, нужен соучастник, чтобы убить Маффеи, нужен он и сыну, поскольку сам он Маффеи не убивал. Но Арчи Гудвин побывал в поместье, многочасовое пребывание там могло бы его насторожить, он что-нибудь заметил бы и рассказал мне. Вам, чтобы избавиться от Маффеи, тоже понадобился бы помощник. Я провел с вами вечер, я вас уже знаю. И хотя вы могли бы убить, но не таким способом, да и соучастнику вы никогда бы не доверились. Таков разумный ход мыслей. Для меня же важнее ощущение, интуиция.
— Тогда почему…
— Подождите, я еще не закончил. Вы — опытный, знающий врач и тем не менее удостоверили смерть от сердечного тромба, когда другие симптомы были налицо. Вы, уважаемый, всем известный человек рисковали своей репутацией. Следовательно, вы кого-то хотели прикрыть. И показания, которые дала Арчи Гудвину мисс Барстоу, подтверждают это. Увидев Барстоу мертвым, вы сразу подумали, что его убила жена. А чтобы прийти к такому чудовищному выводу, нужны были причины, и не просто невротические срывы миссис Барстоу или ее желание смерти мужа. Если бы все желания приводили к убийству, они совершались бы в каждой кухне. У вас были другие и более серьезные основания для подозрений: или вам было известно, что замышлялось убийство, или же миссис Барстоу уже когда-то делала попытку. Поскольку факты не подтверждают первого предположения, остается второе. Поэтому я вас спрашиваю: когда и как она пыталась это сделать? Прошу вас, дайте мне завершить мою версию, чтобы потом мы могли предать ее истории.
Брэдфорд задумался. От его успокоенности и благодушия ничего не осталось. Он слышал Вульфа, весь подавшись вперед.
— Вы посылали кого-нибудь в университет? — быстро спросил он.
— Нет.
— Там знают. Ваша догадка верна. В ноябре прошлого года миссис Барстоу стреляла в мужа, но промахнулась. После этого с ней случилось нервное потрясение.
Вульф понимающе кивнул.
— Следовательно, это было в момент нервного припадка… Не обращайте внимания на слово. Как бы вы это ни назвали, это был нервный срыв. Но я, по-прежнему, не совсем понимаю вас, доктор… Следует ли на основании временного нервного срыва делать заключение, что человек способен на тщательно подготовленные злодейские действия?
— Я таких выводов не делал. — Брэдфорд был в полном отчаянии. — Господи, передо мной лежал мертвым мой лучший и давний друг, по всем признакам отравленный. Как мог я тогда определить, чем и как его отравили? Я знал, что сказала день назад Эллен, то есть миссис Барстоу. И я тоже поверил своим чувствам, как, по-вашему признанию, это свойственно и вам тоже. Только мои чувства меня обманули. Я хотел тихо, без всякого шума похоронить его и, поверьте, не испытывал при этом угрызений совести. А потом неожиданное вскрытие и такие результаты… Я был испуган, ошарашен, потрясен, чтобы действовать разумно. Когда миссис Барстоу предложила вознаграждение за поимку убийцы, я пытался отговорить ее, но безуспешно. Иными словами, я струсил…
Я не заметил, как Вульф нажал кнопку звонка, но когда Брэдфорд закончил свою исповедь, Фриц уже стоял на пороге кабинета.
— Портвейн для мистера Брэдфорда и пиво для меня, — распорядился Вульф. — А ты, Арчи?
— Нет, спасибо, — отказался я.
— Я тоже не буду, — сказал Брэдфорд, — мне надо торопиться, скоро одиннадцать, а мне ехать за город.
— Но, доктор, — возразил Ниро, — вы мне еще не сказали одной вещи. Всего пятнадцать минут, прошу вас. Пока вы всего лишь подтвердили несколько не столь уже существенных моих догадок. Вы заметили, как много я трудился, чтобы завоевать ваше доверие и уважение? И все для того, чтобы задать этот вопрос и получить на него ваш честный и исчерпывающий ответ. Кто убил вашего друга Барстоу?
Пораженный доктор не верил своим ушам.
— Не думайте, что я опьянел от пива, я просто эмоционален, — пояснил Вульф. — Мне кажется, я был рожден актером, — продолжал он. — Мой вопрос нуждается в соответствующей обстановке. Поверьте, доктор, вопрос действительно серьезный. Поэтому прошу вас достойно ответить на него. Но прежде отбросьте всякие страхи и прочее. Я имею в виду подозрения в отношении вашего друга миссис Барстоу. Освободитесь от этого. Поймите и поверьте, несмотря на все ваши подозрения, миссис Барстоу не убивала своего мужа. Вот и остается вопрос: кто сделал это? Кто, набравшись дьявольского терпения, употребил свой извращенный ум злодея на то, чтобы изготовить смертоносную игрушку, убившую Барстоу? Ведь вы считаете себя самым старым и верным его другом, не так ли?
— Да, — согласился Брэдфорд. — Мы знали друг друга еще мальчишками.
— Вы доверяли друг другу? Хотя ваши жизненные интересы были разными и время от времени разделяли вас, вы всегда оставались единомышленниками?
— Очень верно замечено. — Брэдфорд был явно тронут, и это было заметно по тому, как он произнес эти слова. — Наше доверие друг к другу ни разу не было поколеблено за все эти пятьдесят лет.
— Превосходно. Но кто мог убить его? Вот какого ответа я жду от вас, доктор. Возможно, он что-то сказал или сделал в прошлом, что могло породить у кого-нибудь навязчивую идею убить его? Возможно, вы слышали обрывки фраз, слова. Поворошите вашу память, пусть она подскажет вам, ибо это может относиться к самому далекому прошлому. И не бойтесь воспоминаний. Ведь я не прошу вас выносить обвинительный приговор. Опасность не в том, что может пострадать невиновный, а в том, что преступник избежит кары и будет гулять на свободе.
Фриц снова принес портвейн и пиво, и доктор, откинувшись в кресле и держа стакан с портвейном в руке, смотрел на игру света в его темно-рубиновой глубине. Он вдруг вскинул голову, кивнул в знак согласия с последними словами Вульфа и снова предался созерцанию вина в стакане. Вульф налил пива, подождал, пока осядет пена, и залпом выпил его. Он всегда помнил, что где-то в карманах у него должен быть платок, но, увы, такое по его забывчивости случалось не всегда. Поэтому я поспешил вынуть из ящика стола носовой платок и протянул его хозяину. На такой случай у меня всегда были припасены чистые носовые платки.
— Прошлое ничего мне не подсказывает, — наконец промолвил Брэдфорд. — Я удивлен и в некотором роде озадачен этим. С другой стороны, мне понятно, почему я так легко поверил, что миссис Барстоу может быть… ответственной, вернее, не может… В моем подсознании отложилось, и я в это поверил, что никто другой не мог этого сделать. Теперь я все больше понимаю, каким необыкновенным человеком был Пит Барстоу. Мальчишкой он был несколько несобранный, но став мужчиной, он, не задумываясь, отстаивал то, во что верил. Я не мог представить, что кто-то, мужчина или женщина, хотел бы причинить ему зло. Таких просто нет.
— Кроме нее?
— Нет, даже она. Она стреляла в него с расстояния десяти шагов. Пуля пролетела мимо…
— Что ж, — вздохнул Вульф и выпил еще один стакан пива. — Боюсь, мне не за что благодарить вас, доктор.
— Видимо, вы правы, — вынужден был согласиться тот. — Поверьте, я бы с радостью помог вам, если бы это было возможно. Вы не представляете, что творится у меня внутри. Теперь, когда я знаю, что Эллен вне подозрений, я, кажется, совсем не осуждаю ее за назначение вознаграждения. Более того, я увеличил бы сумму. Что это? Жажда отомстить за Пита? Как вы считаете? Я уверен, случись такое со мной, он тоже чувствовал бы себя так же.
С моей точки зрения, вечер был потерян впустую. В последние десять минут я даже вздремнул и почти не слышал, о чем шла беседа. Я решил, что теперь Вульфу придется пустить в ход все свое чутье, чтобы раскрыть убийство, совершенное не иначе как призраком. Если все не так, как он вычислил, то каким образом в теле Барстоу оказалась отравленная игла? Никто не хотел его смерти.
Вечер хоть и пропал, да не совсем. Под конец он принес мне удовлетворение. Брэдфорд, встав с кресла, направился к Вульфу, чтобы откланяться. Я заметил что старикан несколько мнется.
— Есть еще один момент, который я хотел бы пояснить, мистер Вульф. Я… в некотором роде, должен принести свои извинения за то, что неудачно высказался в присутствии вашего помощника. Очень неумное и ненужное высказывание по поводу выкапывания скандалов из могил…
— Ничего не понимаю. Какие извинения? — Стоило видеть выражение искреннего удивления на лице моего хозяина. — Собственно, при чем здесь я?
Единственным спасением для бедняги Брэдфорда было бегство. И он этим незамедлительно воспользовался.
Проводив достопочтенного старого джентльмена и закрыв дверь на засов, я, прежде чем вернуться в кабинет, зашел в кухню за своим стаканом молока. На ходу я заметил Фрицу, что, поскольку он сегодня достаточно опустошил запасы отличного портвейна, он может закрывать свою лавочку. Вульф сидел, откинувшись на спинку кресла и закрыв глаза. Я сел и стал медленно небольшими глотками пить молоко. Покончив с этим занятием и не зная, что делать дальше, я вдруг произнес целую речь.
— Итак, леди и джентльмены, — начал я, — суть вопроса в том, что нет никакого, черт побери, смысла тратить гений, цена которому миллион долларов, на то, чтобы нюхом учуять такое явление, как отравленная игла в теле человека, игла, которой там, как выяснилось, не должно было быть, ибо на то не было никаких оснований. Однако, можно поставить вопрос иначе: если что-то попадает туда, куда ему не следовало попадать, то что в таком случае получается? Или скажем, если сумка с клюшками находилась в доме Барстоу целые сутки до того, как произошло убийство, не следует ли из этого, что, возможно, у кого-то из слуг фантазия куда более буйная, чем у хозяйки дома, миссис Барстоу? Разумеется, нельзя также игнорировать и мнение мисс Сары Барстоу, что подобное невозможно, и мое возражение — что такое нежелательно. Господи, до чего не хочется опрашивать прислугу! Но ничего не поделаешь, завтра с утра еду в поместье Барстоу и приступаю к опросу горничных. Ибо, похоже, дело обстоит так или прощай пятьдесят тысяч долларов, или — допрос на кухне. Иного не дано. Выходит, мы вернулись туда, откуда начали. Я согласен, пусть будет так, но хотя бы нашелся кто-то, кто помог бы мне, чтобы не надо было самому ломать голову, строить всякие планы, и вдобавок бегать еще по городу, и все без толку. — Я остановился.
— Продолжай, Арчи, — сказал Вульф, но не открыл глаз.
— Не могу, противно. Знаете что я вам скажу? Мы потерпели поражение. Тот, кто всадил в Барстоу отравленную иглу, умнее нас. Мы еще пару деньков будем водить всех за нос, допрашивая прислугу, занимаясь поисками того, кто поместил объявление в газете, и тому подобным, но что мы потерпели фиаско, так же бесспорно, как то, что вы доверху полны пивом.
Вульф открыл глаза.
— Я собираюсь пить теперь не более пяти кварт в день. Двенадцать бутылок. В бутылке менее пинты. А сейчас я иду спать.
И он начал свои обычные приготовления, чтобы встать с кресла, и наконец встал.
— Кстати, Арчи, ты мог бы завтра встать пораньше? Надо попасть в гольф-клуб до того, как мальчишки выйдут на поле со своими корешами. Кажется, это единственный эпитет из сленга, который ты мне принес за последнее время, хотя и удачный. Может, тебе удастся прихватить и тех двух, кто в это время в школе. Было бы отлично, если бы все четверо были завтра у меня в одиннадцать утра. Предупреди Фрица, что у нас будут гости. Что едят мальчишки этого возраста?
— О, все подряд, что дадут.
— Скажи об этом Фрицу.
Как только я убедился, что он благополучно втиснулся в лифт, я поднялся по лестнице к себе, поставил будильник на шесть утра и лег спать.
Утром, ведя машину по шоссе Парквей на север, я не встречал утреннюю зарю песней. Я всегда рад, когда у меня есть дело, но на этот раз оно и доброго слова не стоило. Мне не надо говорить о том, что Ниро Вульф — чудо природы, но свидание с мальчишками — это явный удар мимо лузы. Более чем когда-либо, я теперь понимал, что мы зашли в тупик, раз Вульф не мог придумать ничего лучшего…
Но тут ход моих мыслей прервал полицейский. Шоссе, ведущее на север, в этот ранний час обычно безлюдно, и я дал скорость свыше пятидесяти миль в час. Вот этот казак на мотоцикле меня и засек. Я подрулил к краю шоссе. Полицейский потребовал права, я послушно предъявил их. Полицейский полез в карман за штрафными квитанциями.
— Я понимаю, превысил скорость. Может, вам совсем не интересно знать причину, но я тороплюсь в Уайт-Плейнс на встречу с окружным прокурором, мистером Андерсоном. Важная информация по делу Барстоу, вы, должно быть, слышали. Прокурор ждет…
Полицейский приготовил карандаш.
— Ваше удостоверение?
Я протянул ему свою визитную карточку.
— Я частный сыщик. Мой хозяин, Ниро Вульф, и начал всю эту заварушку.
Полицейский вернул мне мою визитку и права.
— Ладно, поезжайте. Только не вздумайте брать еще высоту и прыгать через заборы.
После такого напутствия мне стало как-то легче на душе. Может, в конце концов, нам все же повезет.
Двух мальчишек я сразу нашел в клубе, но мне понадобилось около часа, чтобы заполучить двух остальных. Они учились в разных школах, и если одного не пришлось долго убеждать совершить прогулку в Нью-Йорк, другой, видимо, уже сейчас готовился к научной степени или, по меньше мере, играть роль первого ученика в классе и любимца учителя. Начал я с юмора и шуток, когда не помогло, нажал на справедливость, права человека и гражданский долг каждого. Это у него и у директрисы имело больший успех. Не шибко веря в нашу с ним дружбу, я посадил его с другим парнишкой на заднее сиденье, а двух остальных рядом с собой, и мы покатили в Нью-Йорк. Теперь я следил, чтобы стрелка спидометра стойко держалась на цифре сорок, ибо не мог рассчитывать на благосклонность прокурора Андерсона.
Без четверти одиннадцать мы были дома. Я провел мальчишек на кухню и угостил их бутербродами, ибо до ланча оставалось два часа. Я хотел подняться с ними на чердак и показать им оранжерею — посмотреть на орхидеи им бы не помешало, все же впечатление, — но времени уже не оставалось. Я записал фамилию и адрес каждого. У одного из них, бледного, худого паренька, обслуживавшего в гольф-клубе Мануэля Кимболла, было грязное лицо, и я отвел его в ванную. Когда наконец появился Вульф, я уже вполне освоился с ролью вожатого бойскаутов.
В кабинете я поставил четыре стула в ряд. Вошел хозяин с букетом орхидей. Поставив цветы в вазу, он опустился в кресло и бегло перебрал почту на столе. Разумеется, войдя, он поздоровался с мальчиками, а теперь, удобно устроившись в кресле, внимательно их разглядывал. Мальчишки смущенно ерзали на стульях.
— Прости, Арчи, но ты плохо подготовил сцену. — И повернувшись к тому, кто сидел с краю, пареньку с рыжей копной волос и голубыми глазами, спросил:
— Как вас зовут, сэр?
— Вильям А. Райли.
— Благодарю вас. Не будете ли вы любезны вместе с вашим стулом передвинуться вот сюда, поближе к стене. Вот, теперь лучше. А вас как зовут? — обратился он к следующему.
И так, знакомясь с каждым и меняя их местами, он наконец рассадил их так, как ему хотелось.
— Кто из вас не поверил, что Питер Оливер Барстоу был убит иглой, выброшенной из рукоятки клюшки? Не стесняйтесь, я просто хочу познакомится с вами. Так кто же?
— Я, — сказал коренастый Майк.
— А, Майк Аллен. Ты еще так молод, Майк, и привык, что в жизни все идет, как обычно, изо дня в день. Тебе еще предстоит узнать, что в ней случаются бог весть какие странные вещи. Я хочу, господа, рассказать вам одну историю. Прошу внимательно выслушать меня, потому что мне бы хотелось, чтобы вы ее поняли. Все это произошло на самом деле. Однажды состоялась конференция психологов, их собралось не менее сотни. Психолог — это, как бы вам сказать, человек особо натасканный по части наблюдательности и любопытства, что, где, как и почему происходит с человеком. Без ведома собравшихся было решено провести эксперимент: в зал неожиданно вбегает человек, бежит по проходу между креслами, а за ним гонится другой с пистолетом в руках. В эту минуту из другой двери вбегает третий человек. Второй человек стреляет в первого, а третий сбивает его с ног и отнимает пистолет. Все трое убегают в разные двери. После этого поднимается один из присутствующих, успокаивает взволнованное собрание и говорит, что все это было проделано нарочно, и просит коллег тут же описать детально все, что каждый видел. Все сделали это, их описания были прочитаны и сравнены. Ни одно из них не было правильным. И ни одно не походило на другие. Кто-то даже написал, что в первого стрелял третий человек.
Вульф умолк и обвел взглядом слушавших его мальчишек.
— Это все. Я не мастер рассказывать истории, но, может быть, вы уловили смысл. Вы понимаете, для чего я рассказал вам все это?
Они кивнули.
— Значит, понимаете. Не буду оскорблять вашу сообразительность опросом. Перейдем лучше к нашей истории. Мы будем обсуждать с вами смерть Питера Оливера Барстоу, точнее, то, что произошло на поле для гольфа у первой метки, и чем все это кончилось. В час дня у нас будет ланч, а затем мы снова вернемся сюда и продолжим наш разговор. На это уйдет у нас несколько часов. Это утомит вас, но голодными вы не будете. Если кому захочется вздремнуть, он сможет себе это позволить. Я вам подробно излагаю программу, чтобы вы поняли, каким сложным и запутанным является это дело, и что нас ждет. Мистер Гудвин слышал два стереотипа ваших рассказов. Другие два, думаю, мало будут отличаться. Стереотип — это что-то устоявшееся, застывшее, не думающее меняться. Я не ожидаю от вас, что вы измените свои рассказы о том, что произошло на поле у первой метки. Я прошу лишь забыть все, что вы рассказывали раньше, о чем спорили и что обсуждали со своими родными и друзьями, забыть о том, что уже отпечаталось в мозгу, а просто вернуться воспоминаниями туда, где все это случилось. Это очень важно. Я с удовольствием поехал бы с вами на место происшествия, но, боюсь, что всевозможные препятствия могут помешать этому. Вы должны в своем воображении воссоздать картину. Давайте, попробуем вместе, мальчики. Вот мы стоим у первой метки, на месте первого удара. Итак, воскресенье, полдень. Ларри Барстоу нашел и привел вас двоих, остальные двое — у Кимболлов, несут за ними сумки с клюшками. Поле для гольфа вам знакомо, как родной дом. Вы занимаетесь делом, к которому привыкли и хорошо знаете, поэтому делаете все почти по привычке, автоматически. Через плечо у вас ремни сумок для клюшек. Вам, Майк Аллен, когда вы видите как мистер Барстоу у первой метки делает пробный мах клюшкой номер два, не надо говорить, что следует делать. Вы подходите к нему, берете его сумку с клюшками и передаете ему драйвер, клюшку номер один.
Майк отрицательно помотал головой.
— Нет? А что же вы делаете? — удивился Вульф.
— Я в это время побежал за мячом.
— Ага. За тем, что он уже послал клюшкой номер два?
— Да, сэр.
— Хорошо. А что делали вы, Вильям Райли, пока Майк бегал за мячом?
— Я жевал резинку.
— И ничего более? Я хочу сказать, что это все, чем вы тогда занимались?
— Нет, я стоял и держал сумку старого Кимболла.
Слушая, как начал свой расспрос Вульф, я боялся, что своим многословием он задурит им головы так, что они просто ничего ему не скажут. А все получилось наоборот. Практически ничего не говоря, он дал им понять, что они все вместе могут доказать, насколько они умнее сотни психологов. Длинные слова и многословие Ниро Вульфа их ничуть не смущали.
А он шел своим путем, дюйм за дюймом приближаясь к цели, то с помощью одного мальчишки, то с помощью другого, а то и всех их вместе, говорящих хором. Он позволил им вступить в длительный спор о преимуществах той или иной марки клюшек, а сам, закрыв глаза, делал вид, что с удовольствием слушает их. Потом он расспрашивал их о сверстниках, работающих в гольф-клубе, а также о тех, кто начал уже играть, до того, как Барстоу и Кимболлы вышли на поле. Время от времени кто-нибудь из парнишек заговаривал просто об игре в гольф, но Вульф тут же вводил разговор в нужное ему русло. Среди сумбурностей и отклонений в этой беседе прослеживалась одна главная линия — Вульф не выпускал из виду ни одну из клюшек, которыми играла четверка Барстоу — Кимболл, где были клюшки — в игре или в сумке.
На ланч Фриц подал запеченных в тесте цыплят и четыре арбуза. Когда бывали гости, за столом обычно распоряжался я. Не переставая подкладывать всем, я сам едва успел отведать цыплят до того, как окончательно опустело блюдо. С арбузом было проще: два арбуза мальчишкам, каждому по половине, а третий — нам с Вульфом. Четвертый я отдал Фрицу, хотя подозревал, что он не притронется к нему. Тем лучше — останется про запас. После ланча мы вернулись в кабинет и продолжили беседу. Я с удовольствием наблюдал, как Вульф, словно свежим ветерком, продул мальчишкам головы, и они стали совсем другими. Они забыли, что кто-то пытается что-то выведать у них, и им надо копаться в своей памяти. Это просто была ватага мальчишек, обсуждающих вчерашнюю игру в футбол. А Вульф, как судья, то и дело возвращал их то к одному моменту, то к другому, не позволяя ничего забыть или упустить. Даже таким окольным путем дело все же шло. Вот уже Ларри Барстоу открывает игру первым ударом, за ним бьет по мячу Мануэль Кимболл.
— Когда случилось самое главное, то произошло это тоже так просто и незаметно, что я в первое мгновение даже не сообразил.
— И тогда ты подал мистеру Барстоу клюшку номер один. Ты уже установил его мяч для первого удара?
— Да, сэр… То есть нет, я в это время побежал за мячом, который он загнал в кусты во время разминки.
— Да, правда, Майк. Ты нам уже говорил это, ты искал мяч. Как же тогда ты мог поставить мяч для Барстоу?
— Он сам это сделал. Мяч откатился, и я подогнал его ему, — вдруг уточнил Вильям Райли.
— Спасибо, Райли. Видишь, Майк, значит, не ты ставил ему мяч. А тебе не трудно было таскать тяжелую сумку с клюшками, пока ты искал мяч?
— Нет, мы привыкли.
— Ты нашел его?
— Да, сэр.
— И что ты с ним сделал?
— Я положил его в сумку, в отделение для мячей.
— Ты это утверждаешь как факт или как предположение?
— Я положил его. Я хорошо помню.
— Сразу, как нашел?
— Да, сэр.
— Значит, ты носил с собой сумку с клюшками, пока искал мяч? В таком случае ты не мог подать Барстоу клюшку, когда он начинал игру, потому что тебя не было рядом с ним. Он сам тоже не мог вынуть клюшку из сумки, потому что сумка была у тебя. Может, ты отдал ему клюшку раньше?
— Наверное, я так и сделал.
— Майк, нам нужно что-то более определенное, чем твое «наверное». Так отдал ты ему клюшку раньше или нет? Вспомни, что ты говорил до этого…
Но тут неожиданно вмешался Вильям Райли.
— Эй, Майк! — воскликнул он возбужденно. — Так вот почему он взял клюшку у старого Кимболла. Ведь тебя тогда не было, ты искал мяч.
— А-а! — выдохнул Вульф и закрыл на долю секунды глаза, но тут же снова открыл их. — Нет надобности кричать так, Вильям. Кто взял клюшку у мистера Кимболла?
— Барстоу.
— Почему ты так думаешь?
— Я не думаю, я это знаю. Я собирался передать клюшку старшему Кимболлу, но в это время мяч Барстоу скатился с метки, я его поправил, а когда поднялся, старый Кимболл сказал Барстоу: «Возьмите мою клюшку», и я передал ее Барстоу.
— Он играл ею?
— Конечно. Он тут же сделал удар. Майк вернулся только тогда, когда Кимболл тоже начал игру и сделал свой первый удар.
Мне стоило усилий не вскочить со стула. Мне хотелось плясать и вдеть орхидею в петлицу куртки Вильяма Райли, обнять хоть на четверть его обхвата моего хозяина, ибо на большее у меня рук не хватит. Я боялся взглянуть на Вульфа, чтобы мое лицо не расплылось в этот миг в такой широкой дурацкой улыбке, это грозило бы мне вывихом скул.
Но Вульф уже занимался бледным худым парнишкой и тем, кто уже был «сознательным гражданином». Ни один из них не помнил, что Барстоу взял клюшку у Кимболла. Худой ответил, что в это время смотрел на поле, где Мануэль Кимболл загнал свой мяч в кусты, а законопослушный «гражданин» просто ничего не помнил. Тогда Вульф обратился к Майку. Тот не мог с уверенностью сказать, что клюшка номер один точно была в сумке, когда он искал мяч, и не помнил, чтобы отдавал ее Барстоу, как не помнил, что получил ее обратно и положил в сумку.
Во время этого разговора Вильям Райли с трудом сдерживался, чтобы не вмешаться в разговор.
Наконец Вульф повернулся к нему.
— Прости, Вильям. Не то чтобы я сомневался в твоей памяти или в том, что ты говоришь правду, но подтверждение никогда не помешает. К тому же может показаться странным, что ты только сейчас вспомнил эту маленькую, но очень важную деталь.
Мальчик обиженно запротестовал.
— Я не забыл ее, просто не думал, что это так важно.
— Значит, в своих рассказах дома и с друзьями ты об этом не упоминал?
— Нет, сэр.
— Хорошо, Вильям. Может, я неправильно поставил вопрос, но я вижу, что по складу своего ума ты предпочитаешь придерживаться главного, а не мелочей. Может, ты все же обмолвился об этом, когда с тобой разговаривал мистер Андерсон?
Мальчишка отрицательно покачал головой.
— Я не разговаривай с мистером Андерсоном. Со мной разговаривал сыщик, задал пару вопросов и все.
— Понятно. — Вульф сделал глубокий вдох и очень медленный и долгий выдох и нажал кнопку звонка.
— Время пить чай, господа, — сказал он.
Для него это означало пить пиво. Я собрал мальчишек и повел их на кухню. Конечно, арбуз был целехонек. Как я и думал, Фриц к нему не притронулся. Я разрезал его на четыре части и угостил ребят. Фриц в ответ на звонок хозяина устанавливал на подносе стакан и две бутылки. Когда он вышел в холл, я заметил, что он направился не в кабинет, а к лестнице наверх. Я посмотрел на часы. Без двух минут четыре. Черт побери, он, несмотря ни на что, и здесь умудрился уложиться в регламент! Я оставил мальчишек доедать арбуз, а сам поспешил перехватить хозяина, пока он не вошел в лифт.
— Поблагодари мальчиков от моего имени, уплати им, как положено, но не переплачивай, я человек прижимистый, и развези их по домам. Позвони в контору Е. Д. Кимболла и узнай, когда он вернется из Чикаго. Думаю, он все еще жив. Благодаря проницательности или везению, он уехал за тысячу миль от своей судьбы. В случае, если он уже вернулся, немедленно привези его сюда. Мешкать нельзя.
— Хорошо, сэр. Не кажется ли вам, что эти новости, дойдя до ушей прокурора Андерсона, порядком расстроят и огорчат его, а? Не предупредить ли мальчишек, чтобы помалкивали?
— Нет, Арчи. Всегда благоразумней полагаться на силу инерции. Это величайшая сила в мире.
Когда я вернулся в кухню, Фриц уже угощал всех яблочным пирогом.
