• Ниро Вульф, #16

Глава 14 

 — Охотно объясню, — сказал я офицеру Хеферану, — как только ты оставишь свою лошадь и снизойдёшь до меня.

 Хеферан покинул свою — довольно-таки крупную — лошадь и снизошёл до меня. Мы расположились на макушке холмика в Центральном парке — того самого, куда он меня привёл в день нашего знакомства.

 — Всё, что я делаю, — сказал Хеферан для полной ясности, — я делаю во исполнение приказа. Мне велели встретиться с тобой и выслушать тебя.

 — И тебе на всё наплевать, — подхватил я. — Мне тоже, упрямый ты казак. Но у меня есть аналогичный приказ. Диспозиция следующая: как тебе уже известно, там, внизу за рощей, — я показал пальцем, — там сарай, а за сараем осёдланная и взнузданная лошадь Кейса под присмотром твоих коллег. В сарае находятся две дамы, одна — Кейс, вторая — Руни, и четверо мужчин: Поул, Талботт, Саффорд и Бродайк. При них состоит инспектор Кремер со своими людьми. Один из шестёрки гражданских лиц — кто именно, определит жребий — в данную минуту надевает на себя ярко-жёлтые бриджи да синюю куртку — такие были тогда на Кейсе. Между нами, девочками, говоря, жребий подстроен инспектором Кремером. Одетый под Кейса избранник должен взобраться на лошадь Кейса, проехать этот отрезок тропы, отпустив поводья, заметить тебя и поднять кнут в знак приветствия… А тебя просят напомнить: вероятнее всего, твоё внимание в тот раз было приковано к лошади, а не к всаднику. Теперь же задай себе вопрос: ты на самом деле узнал тогда Кейса или только лошадь?

 И я воззвал к нему:

 — Ради Бога, не произноси ни слова! Мне ты никогда ни в чём не признаешься. Так что прибереги вдохновение для других слушателей, для своего начальства. Многое зависит от тебя — об этом можно лишь сожалеть, но сожалением делу не поможешь. Надеюсь, ты без обид примешь теоретическую трактовку преступления. А она такова: убийца, одетый под Кейса, выжидает в верхней части парка, среди кустарника около половины седьмого; тут Кейс выезжает на тропу; если бы он вышиб Кейса из седла с некой дистанции, пускай даже короткой, лошадь понесла бы. Значит, он выходит вперёд, останавливает лошадь Кейса и даже берётся за уздечку, прежде чем спустить курок. Одна пуля — для одного… Потом он тащит тело в кустарник, чтоб с тропы никто ничего не заметил, — ведь любой ранний наездник может появиться с минуты на минуту, — скидывает плащ, прячет его под куртку, забирается на лошадь и едет по парку, применяясь к обычному графику Кейса. Через тридцать минут, приблизившись к этому месту, — я показал на тропу, выпрыгнувшую из кустов на обозрение, — он натыкается на тебя, а потом отправляется дальше, отсалютовав, как обычно, кнутом… Едва только скрывшись с глаз долой, он начинает спешить. Спрыгнув с лошади, понимая, что она сама найдёт дорогу домой, испаряется либо на автобусе, либо на метро. Цель — наискорейшее алиби: ему ведь трудно определить, как скоро обнаружат лошадь и примутся за поиски Кейса.

 — Наверное, в протоколах записано с моих слов, что я видел Кейса, — косноязычно проговорил Хеферан.

 — Плюнь и забудь, — убеждал я его. — Пусть твоя память будет чистой доской, на которую… — Здесь я оборвал себя, оставшись непогрешимым дипломатом, и глянул на часы — девять минут восьмого. — В то утро ты был на коне — или на ногах?

 — Верхом.

 — Тогда забирайся-ка ты лучше на коня, чтоб всё было как тогда. Давай уж соблюдём всё до точки. Запрыгивай! Вот он!!!

 Признаю: казаки умеют садиться в седло. Через мгновение он уже красовался на лошади — в этакие сроки я и ногу в стремя не успел бы сунуть. Взор его был устремлён на тропу, выбегавшую из зарослей. Признаю также: гнедой смотрелся оттуда великолепно. Гордый изгиб шеи, лёгкий ход, как справедливо заметил Хеферан в прошлый раз. Я напрягся, пытаясь разглядеть лицо всадника, но безуспешно: на таком расстоянии у меня это не получилось. Синяя куртка — да, жёлтые бриджи — пожалуйста, ссутулившиеся плечи — ради Бога! Только не лицо.

 Хеферан не проронил ни звука. Кода всадник преодолевал последние футы открытого пространства, я вновь сосредоточился на физиономии: сейчас всё должно было случиться, за крутым поворотом его ждут четверо — конная полиция.

 И оно случилось, но только не то «оно», какого я ожидал. Гнедой исчез за поворотом ровно на полсекунды и тотчас же был опять здесь, одним прыжком, причём шея его утратила свой гордый изгиб. Ему и его всаднику узенькая тропа, видать, надоела вконец. Десять скачков он выдал в сторону от поворота, потом кинулся влево, блистательным рывком вылетел на траву и, показав нам хвост, понёсся напрямую к Пятой авеню. Тут же появилась четвёрка верховых копов — подобие кавалерийской атаки. Они по достоинству оценили манёвр гнедого, мигом лошади напряглись, прочертили футов десять по мягкому грунту, и вот уже они мчатся вослед гнедому.

 Из-за рощицы с криками появились люди. Хеферан оставил меня. Лошадь его ринулась вниз по склону, чтоб влиться в погоню. С востока послышались выстрелы, и это меня доконало. Я готов был отдать годовое жалование, да что там — полцарства! — за коня, но, не имея ничего, я всё равно кинулся туда.

 На спуске к тропе я перекрыл все рекорды, но дальше начался подъём, кроме того, пришлось продираться сквозь заросли, перелезать через заборы. Я шёл по прямой на шум, доносившийся с востока, — там состоялся второй раунд стрельбы. Наконец завиднелись границы парка, но я не различал ни малейшего движения, хотя звуки, казалось, всё приближаются, шум становится всё громче. Прямо передо мной выросла каменная стена, ограждавшая парк; не зная, где искать ворота, я забрался на стену и, налаживая дыхание, огляделся.

 Передо мной были Шестьдесят пятая улица и Пятая авеню. Кварталом выше, напротив входа в парк, авеню заклинила кутерьма. Автомобили, преимущественно такси, концентрировались по обе стороны перекрёстка, а пешеходы продолжали надвигаться отовсюду. Над всем этим многообразием возвышались лошади. Кобылы — и гнедой. Он выглядел невредимым, чему я обрадовался. Обрадовался на бегу, пересекая мостовую. Седло гнедого пустовало.

 Я продирался к эпицентру толпы, когда некто в мундире схватил меня за руку. Хеферан — я не я буду! — форменным образом пропел: «А ну-ка разрешите! Это Гудвин, помощник Ниро Вулфа!» Я был рад сердечно отблагодарить его, да дыхания не хватило. Продолжая путь, я наконец удовлетворил своё любопытство. Виктор Талботт, в синей куртке и жёлтых бриджах, по-видимому столь же невредимый, как его конь, стоял, а на нём висели представители городских властей.