- Ниро Вульф, #20
Глава 13
Я вошел в комнату Вулфа и объявил:
— Власти прибыли. Попросить, чтобы все собрались прямо здесь?
— Нет, — недовольно заявил Вулф. — Который час?
— Без восемнадцати шесть.
Он хмыкнул:
— Эта публика все лето торчит здесь, каково мне будет вести это дело, сидя у себя в кабинете. Все ляжет на твои плечи, а у тебя с этим домом установились какие-то не те отношения. Опустошаешь стаканы со снотворным, организуешь и проводишь в жизнь налеты, оставляешь незапертой мою машину на радость убийцам.
— Точно, — жизнерадостно согласился я. — Я уже не тот, что был раньше. На вашем месте я бы себя уволил. Я уже уволен?
— Нет. Но, если мне придется провести здесь хотя бы еще одну ночь, ты съездишь домой и привезешь мне рубашки, носки и прочие нужные вещи, — он мрачно уставился на свои носки, — Ты эти дырки видел?
— Видел. У нашей машины отключен аккумулятор, но это не беда, могу у кого-нибудь одолжить. Если хотите не отстать от событий, советую пошевелиться. Старшая дочь считает, что вчера вечером она что-то видела или слышала, и у нее есть мысли насчет того, кто взял вашу машину; сейчас она решает, рассказать ли об этом окружному прокурору. Я пытался у нее что-нибудь выудить, но она боится, что я все передам вам. Еще одно подтверждение того, что мои лучшие дни миновали. Короче, если вы слезете с кровати и наденете туфли, можете присутствовать при ее рассказе лично.
Он оттолкнулся от кровати, сбросил ноги на пол и, хмыкнув, полез за туфлями. Надел их и как раз завязывал шнурок, когда раздался стук в дверь; она распахнулась, не успел я пригласить стучавшего войти. Им оказался Джимми Сперлинг.
— Папа зовет вас в библиотеку, — объявил он и в ту же секунду исчез, не закрыв за собой дверь. Видимо, его поездки на шахты плохо сказались на его манерах.
Вулф не спеша заправил в брюки рубашку, надел галстук, жилет, пиджак. Мы прошли по коридору к лестнице, спустились и сложным маршрутом проследовали в библиотеку, не встретив на пути ни души, я уже подумал, что все собрались и ждут нас, но оказалось, что ничего подобного. Когда мы вошли, в библиотеке было три человека: окружной прокурор, председатель правления и Уэбстер Кейн. Арчер снова зацапал лучшее кресло, и Вулфу пришлось выбирать из того, что осталось. Почему здесь Уэбстер Кейн и где Бен Дайкс? Хорошо, что нет Медлин. Может, я все-таки получу приоритетное право на некоторые ее мысли?
Вулф обратился к Арчеру:
— Хочу поздравить вас, сэр, — вы приняли здравое решение. Я знал, что мистер Гудвин на подобные выходки не способен, но этого не знали вы. Вам пришлось пошевелить мозгами, и вы это сделали с блеском.
Арчер кивнул.
— Спасибо. Я старался, — он оглядел комнату. — У меня был тяжелый день в суде, я здорово устал, Я не должен был сюда приезжать, но раз обещал, слово надо держать. Это дело я передаю мистеру Гаррену, одному из моих помощников, он куда более опытный следователь, чем я. Сегодня у него полно дел, и он не приехал, но хочет приехать и поговорить со всеми нами завтра утром. А пока…
— Можно мне сказать? — вставил Сперлинг.
— Разумеется. Прошу вас.
Сперлинг заговорил легко, в голосе, во всем его облике не чувствовалось никакого напряжения.
— Я хочу рассказать, как именно все произошло. Когда утром Дайкс объявил, что обнаружил следы наезда на машине Вулфа, я счел вопрос решенным. Кажется, я этого не скрывал. Естественно, я подумал, что это дело рук Гудвина, ведь вечером он ездил в Чаппакуа. Но, когда я узнал, что вы сомневаетесь в виновности Гудвина, я тоже засомневался — будь эта версия приемлемой, вы бы довели ее до конца. Тогда я крепко задумался, зная, как мало у всех нас времени, — и кое-что вспомнил. Лучше всего я прочту вам заявление.
Сперлинг сунул руку во внутренний карман пиджака и вытащил оттуда сложенный лист бумаги.
— Это заявление, — сказал он, разворачивая лист, — датировано сегодняшним числом и подписано мистером Кейном. Уэбстером Кейном.
Арчер нахмурился:
— Кейном?
— Да. Вот текст заявления:
«В понедельник вечером, 20 июня 1949 года, около половины десятого я вошел в библиотеку и на столе мистера Сперлинга увидел письма, которые, как я знал, он хотел отправить. Я слышал, как он об этом говорил. Я знал, что он был расстроен из-за каких-то семейных дел, и предположил, что об этих письмах он просто забыл. Я решил поехать в Маунт Киско и бросить их в почтовый ящик, чтобы утренним поездом они уже ушли. Я вышел из дому через западную террасу, намереваясь взять в гараже свою машину, но вспомнил, что машина Ниро Вулфа запаркована поблизости, гораздо ближе гаража, и решил воспользоваться ею.
Ключи оказались в машине. Я завел двигатель и поехал. Сумерки еще не перешли в ночь, и, прекрасно зная дорогу, я не стал включать сигнальные огни. Дорога идет немного под уклон, и я ехал со скоростью двадцать — двадцать пять миль в час. При подъезде к мосту через ручей я вдруг увидел, что прямо перед машиной, чуть слева, находится какой-то предмет. В тусклом свете у меня не было времени понять, что это — человек. Я только успел увидеть этот предмет, а в следующую секунду машина его сбила. Я нажал на тормоз, но без особой спешки, потому что в этот миг еще не осознал, что сбил человека. Через несколько футов машина остановилась. Я выпрыгнул из нее, побежал назад и увидел, что это Луис Рони. Он лежал футах в пяти от машины, и он был мертв. Торс его был размолот колесами машины.
Я могу подробнее описать, что я делал после этого, но вполне можно обойтись и одним предложением: я просто потерял голову. Не буду описывать и свои чувства, но расскажу, как вел себя дальше. Когда я убедился, что он мертв, я оттащил тело с дороги, проволок по траве футов пятьдесят и оставил с северной стороны кустарника, со стороны, противоположной дороге. Потом я вернулся к машине, проехал через мост к воротам, развернулся, поехал назад к дому, запарковал машину на прежнем месте и вышел из нее.
В дом я не пошел. Стал ходить взад-вперед по террасе, пытаясь что-то решить, собраться с духом, войти в дом и рассказать, что произошло. В это время из дома вышел Гудвин и направился к своей машине. Я слышал, как он завел двигатель и уехал. Я не знал, куда он направлялся. Подумал, может быть, он едет в Нью-Йорк, и машина назад не вернется. Во всяком случае, его отъезд как-то помог мне определиться, Я вошел в дом, поднялся к себе в комнату и постарался успокоиться, сев за экономический отчет, который я готовил для мистера Сперлинга.
Сегодня днем мистер Сперлинг сказал мне, что лежавшие на столе письма куда-то исчезли. Я сказал ему, что забрал их, — так оно и было, — намереваясь отвезти в Чаппакуа сегодня утром, но дорога была перекрыта полицией, и к тому же они охраняли все находившиеся здесь машины, и отвезти почту я не смог. Не могу даже объяснить почему, но его упоминание о письмах в корне изменило мое отношение к случившемуся. Я тут же по собственной воле рассказал ему обо всех фактах, приведенных выше. Когда он сообщил мне, что чуть позже здесь появится окружной прокурор, я сказал, что изложу все факты письменно и поставлю под этим заявлением свою подпись, что и было сделано. Таково мое заявление».
Сперлинг поднял голову.
— Подписано Уэбстером Кейном, — заключил он и вытянул руку, чтобы передать бумагу окружному прокурору. — Засвидетельствовано мной. Если вас интересует более подробное изложение, я думаю, он не будет возражать. Да вот он перед вами — спросите его.
Арчер взял бумагу и пробежал ее глазами. Через минуту поднял голову и, чуть склонив ее набок, пристально посмотрел на Кейна. Тот не отвел взгляда.
Арчер постучал пальцем по бумаге:
— Это написали и подписали вы, мистер Кейн?
— Я, — ответил Кейн ясно и четко, но без всякого бахвальства.
— Вам не кажется, что с этим заявлением вы немного запоздали?
— Кажется, и даже очень. — Не сказать, что вид у Кейна был счастливый, но он старался держаться стойко. Он забыл пройтись по волосам расческой — они были растрепаны, и в данном случае это играло ему на руку: можно было хоть как-то поверить, что человек с внешностью молодого политического деятеля или, скажем, молодого да раннего способен совершить такую глупость. Чуть поколебавшись, он продолжил: — Я прекрасно осознаю, что моему поведению нет оправдания. Я даже себе не могу дать разумного объяснения. Видимо, в минуты кризиса я не настолько хорош, как хотелось бы.
— Но мне кажется, не такой уж это и кризис. Несчастный случай, избежать которого было невозможно. Такое случается со многими.
— Наверное… но ведь я убил человека. И я воспринял это как жуткий кризис, — Кейн неопределенно взмахнул рукой. — Во всяком случае, сами видите, какую он сыграл со мной шутку. Я полностью лишился рассудка.
— Не полностью, — Арчер глянул в бумагу. — Когда Гудвин подошел к машине и уехал по той же самой дороге, всего через пятнадцать минут после происшествия, вы сообразили, что, вполне возможно, во всем обвинят его. Значит, голова у вас была достаточно ясной. Верно?
Кейн кивнул:
— Я намеренно упомянул об этой мысли в своем заявлении, хотя и полагал, что ее могут истолковать не в мою пользу. Могу лишь сказать, что, если в голове моей и мелькнула такая мысль, она не была осознанной. Как я там написал?
Арчер еще раз посмотрел в бумагу:
— Вот так: «Во всяком случае, его отъезд помог мне как-то определиться. Я вошел в дом, поднялся к себе в комнату…» и так далее.
— Все правильно, — в голосе Кейна, во всем его облике чувствовалась неподдельная искренность. — Я просто хотел написать об этом с абсолютной честностью, потому что стыжусь своих действий. Если мною и руководил расчет, о котором вы говорите, я его не осознавал.
— Понимаю, — Арчер снова посмотрел на бумагу, сложил ее и, не выпуская из рук, сел. — Вы хорошо знали Рони?
— Как сказать? Близки мы не были. Последние месяцы я встречал его частенько, главным образом, в нью-йоркском доме Сперлингов или здесь.
— Вы с ним были в хороших отношениях?
— Нет.
Это «нет» прозвучало категорично и решительно. Арчер резко спросил:
— Почему?
— Мне не нравилось то, что я знал о его профессиональных методах, не нравился он лично — не нравился, и все. Я знал, что мистер Сперлинг подозревал его в принадлежности к коммунистической партии, и, хотя у меня не было сведений на этот счет, полагал, что подозрение это вполне обосновано.
— Вы знали, что с ним очень дружна мисс Гвен Сперлинг?
— Конечно. Именно по этой причине ему позволялось бывать здесь.
— Вы эту дружбу не одобряли?
— Нет, сэр, не одобрял… хотя мое одобрение или неодобрение никак на их отношения не влияло. Я ведь не просто сотрудник корпорации мистера Сперлинга, но больше четырех лет имею удовольствие и честь быть другом… другом семьи, если можно так сказать?
Он взглянул на Сперлинга. Тот кивнул, показывая, что так сказать можно.
— Я отношусь к этой семье с большим уважением и преданностью, — продолжал Кейн, — в том числе и к мисс Гвен Сперлинг, и я считал, что Рони ей не пара. Можно вопрос?
— Разумеется.
— Почему вы спросили, как я относился к Рони? Вы подозреваете, что я убил его не случайно, а намеренно? Да?
— Я бы не сказал, мистер Кейн, что я это подозреваю. Но ваше заявление позволяет мне закрыть это дело раз и навсегда, и прежде чем принять эту версию как окончательную… — Арчер подергал губами. — А вам не по душе мои вопросы?
— Это не так, — с жаром произнес Кейн. — Я не в том положении, чтобы выбирать, какие вопросы мне по душе, а какие нет. Особенно, если их задаете вы. Но…
— Зато они не по душе мне, — выпалил Сперлинг. Он с трудом сдерживался. — Что вы такое делаете, Арчер, пытаетесь натаскать грязь туда, где не можете ее найти? Только сегодня утром вы сказали, что специально докучать людям моего статуса и положения — такой политикой ваша служба не руководствовалась никогда. Вы что же, изменили свою политику?
Арчер засмеялся. На сей раз его смех еще больше, чем утром, походил на хихиканье, только смеялся он дольше, видно, причина для смеха показалась ему более веской.
— Ваш гнев абсолютно праведный, — сказал он Сперлингу отсмеявшись. — Я просто устал и следую привычке. Между прочим, утром я сказал кое-что еще: если происшествие окажется несчастным случаем, я буду рад больше всех, но мне нужно знать имя водителя. Что ж, теперь я вполне удовлетворен. — Сложенный лист бумаги он убрал в карман. — Нет, я никуда не хочу таскать грязь. Бог свидетель, достаточно грязи появляется и без моей помощи. — Он поднялся: — Мистер Кейн, наведайтесь завтра утром ко мне на работу, в Уайт-Плейнс… скажем, часов в одиннадцать? Если меня не будет, спросите мистера Гаррена.
— Буду ровно в одиннадцать, — пообещал Кейн.
— А зачем? — с подозрением в голосе спросил Сперлинг.
— Чтобы соблюсти формальности, — Арчер кивнул. — Это формальность, не более. Я займусь этим сейчас же. Не вижу, какой благой цели послужит обвинение и судебное преследование. Вечером я позвоню Гаррену и попрошу его посмотреть законодательство, связанное с автомобильными авариями на территории частных владений. Возможно, придется заплатить штраф, либо вас на время лишат водительских прав, но при всех обстоятельствах я предпочел бы, чтобы эта история забылась как можно скорее.
Он протянул Сперлингу руку:
— Надеюсь, вы на меня не сердитесь?
Сперлинг ответил, что нет. Арчер пожал руку Кейну, Вулфу и даже мне. Выразил надежду, что наша следующая встреча состоится при более благоприятных обстоятельствах. И уехал.
Вулф сидел, свесив голову набок, будто ему не хватало энергии, чтобы держать ее прямо, глаза были закрыты. Кейн, Сперлинг и я стояли, в отличие от Вулфа оказавшись достаточно вежливыми и поднявшись, чтобы попрощаться с Арчером.
Кейн обратился к Сперлингу:
— Слава богу, все кончилось. Если я вам больше не нужен, я поднимусь в комнату и попробую поработать Выходить к ужину мне бы не хотелось. Они, разумеется, все равно узнают, но я предпочел бы отложить встречу с ними до завтра.
— Валяйте, — согласился Сперлинг. — Попозже я к вам зайду.
Кейн направился к двери. Вулф открыл глаза и пробурчал:
— Погодите минутку, — и выпрямил голову.
Кейн остановился и спросил:
— Вы это мне?
— Если не возражаете, — тон его был весьма любезным, как и слова. — Ваша работа не может немного подождать?
— Может, если есть такая надобность. А в чем дело?
— Я бы хотел с вами поговорить.
Кейн послал взгляд Сперлингу, но взгляд не достиг цели: председатель правления достал из кармана еще один лист бумаги и теперь рассматривал его. Этот лист, продолговатый и розовый, не был сложен. Кейн стоял в сомнении, а Сперлинг тем временем подошел к Вулфу и протянул ему бумагу.
— Вы это заработали, — сказал он, — Я рад, что нанял именно вас.
Вулф принял бумагу, скосил на нее глаза, потом взглянул на Сперлинга.
— Щедро, — сказал он. — Пятьдесят тысяч.
Сперлинг кивнул, как я киваю чистильщику обуви, давая ему на чай десять центов.
— Прибавляем к пяти, получается пятьдесят пять. Если этого не хватит на покрытие ущерба, вашего гонорара и прочих расходов, пришлите мне счет.
— Спасибо, я так и поступлю. Я, разумеется, не могу сейчас сказать, какие возникнут расходы. Возможно…
— Расходы на что?
— На расследование обстоятельств смерти мистера Рони. Возможно…
— А что там расследовать?
— Не знаю, — Вулф убрал чек в карман. — Возможно, все выяснится легко и просто. Я хотел бы задать мистеру Кейну несколько вопросов.
— Зачем? С какой стати?
— Но почему бы и нет? — мягко стлал Вулф. — Уж на столько вопросов, сколько задал мистер Арчер, я имею право? Разве он возражает? Вы возражаете, мистер Кейн?
— Конечно, нет.
— Прекрасно. Я постараюсь покороче, но, прошу вас, сядьте.
Кейн сел, правда, на краешке кресла. Сперлинг до этого не снизошел. Засунув руки в карманы, он смотрел на Вулфа без всякого восхищения.
— Первый вопрос, — начал Вулф. — Как вы определили, что мистер Рони мертв?
— Господи, вы бы только его видели!
Увы, я его не видел; и вы его не могли видеть очень хорошо, потому что было почти совсем темно. Вы пощупали рукой, бьется ли его сердце?
Кейн покачал головой. Я и не ждал, что он ответит кивком, потому что знал наверняка — грудная клетка Рони была для такой проверки уже непригодна: одежда оставляла с ребрами одно целое. Именно так я описал увиденное Вулфу.
— В этом не было надобности, — сказал Кейн. — Он был совершенно раздавлен.
— Вы видели в темноте, как сильно он был раздавлен?
— Я это чувствовал. Все-таки еще было не так темно… что-то я мог видеть.
— Наверное, вы видели кость — она ведь белая. Я знаю, что плечевая кость проткнула мякоть и одежду и выступала на несколько дюймов. На какой руке?
Это был чистый блеф. Во-первых, в таких вещах он не разбирался, во-вторых, ничего такого не было.
— Господи, не знаю, — запротестовал Кейн. — На такие подробности я не обратил внимания.
— Понятно, понятно, — согласился Вулф. — Но торчавшую кость вы увидели… или нащупали?
— Я… может быть… не помню.
Вулф оставил эту тему:
— Когда вы тащили его к кустарнику, за что вы держались? За какую часть его тела?
— Не помню.
— Вздор. Вы тащили его не ярд, не два, а пятьдесят с лишним. И забыть такое — исключено. Итак: за ногу? За голову? За ворот пиджака? За руку?
— Не помню.
— Как же помочь вам вспомнить? Может быть, вот так: когда вы притащили его к кустам, голова его была обращена в сторону дома или, наоборот, от дома?
Кейн нахмурился:
— Уж это я должен бы помнить.
— Разумеется.
— Но не помню, — Кейн покачал головой. — Не помню, и все.
— Понятно, — Вулф откинулся на спинку кресла. — Что ж, достаточно, мистер Кейн. — Он прищелкнул пальцами, давая отбой. — Пожалуйста, можете заниматься своими делами.
Кейн поднялся, не успел Вулф закончить предложения.
— Я отвечал, как мог, — извиняющимся тоном вымолвил он. — Да, видно, в кризисную минуту я плохо соображаю. Наверное, я был так взвинчен, что и сам не знал, что делаю.
Он взглянул на Сперлинга, не получил никаких указаний, еще раз — на Вулфа, бочком прошел между двух кресел, добрался до двери и скрылся.
Как только за ним закрылась дверь, Сперлинг сверху вниз посмотрел на Вулфа и спросил:
— И чего вы этим добились?
Вулф хмыкнул:
— Абсолютно ничего. Ничего хорошего. Теперь я не могу, вернувшись домой, об этом забыть и с чистой совестью заняться приведением в порядок своей оранжереи, — он наклонил голову назад, чтобы посмотреть в лицо Сперлингу. — Наверное, он перед вами в неоплатном долгу… либо очень не хочет потерять работу. Как вам удалось заставить подписать его это заявление?
— И не думал заставлять. Там сказано в конце, он написал и подписал его по собственной воле.
— Пф. Что сказано в конце, я знаю. Но почему я должен этому верить, если не верю ни одному слову в самом заявлении?
— Ну, это не серьезно, — на лице Сперлинга появилась ангельская улыбка. — Кейн — один из ведущих экономистов нашей страны. Разве человек с такой репутацией и положением в обществе стал бы подписывать подобное заявление, не будь оно от начала до конца правдивым?
— Не знаю, как вообще, а в данном конкретном случае взял и подписал, — в голосе Вулфа появились сварливые нотки. — При наличии хорошего стимула — почему бы и нет? А со стимулами у вас все в порядке. Вам повезло, что он оказался под рукой: для поставленной задачи он подходит как нельзя лучше. — Вулф махнул рукой, отметая мистера Кейна. — С вашей ролью вы справились блестяще; заявление составлено отменно. Но отдаете ли вы себе отчет в том, в какое положение поставили меня?
— Отдаю, разумеется, — сочувственно произнес Сперлинг. — Вас наняли выполнить работу, и вы прекрасно с ней справились. Вчерашний ваш монолог был безупречным. Благодаря ему моя дочь поняла, что должна бросить Рони, а я этого и хотел. Его случайная смерть ничуть не умаляет ваших достижений.
— Это я знаю, — согласился Вулф. — Но та работа уже кончилась. Вся беда в том, что вы наняли меня выполнять другую работу, а именно, расследовать обстоятельства смерти мистера Рони. Теперь я…
— Эта работа тоже кончилась.
— Э, нет. Ни в коем случае. Вы провели мистера Арчера, заставив мистера Кейна подписать это заявление, но вам не удалось надуть меня, — Вулф покачал головой и вздохнул. — Уж лучше бы вам это удалось.
С минуту Сперлинг пристально смотрел на него, потом подошел к креслу, облюбованному Арчером, сел, наклонился вперед и вопросил:
— Слушайте, Вулф, вы за кого себя принимаете? За Святого Георгия?
— Нет, — с негодованием отверг подобную мысль Вулф. — В конце концов не так важно, кто убил этого мерзавца Рони, намеренно или случайно, — я бы закрыл на это липовое заявление глаза — пусть. Но я взял на себя обязательство. Я солгал полиции. Тоже не страшно: я делаю это постоянно. Вчера вечером я предупредил вас: я утаиваю от полиции сведения, только если речь идет о деле, которое веду я сам; и это значит, что я беру на себя обязательство довести это дело до конца. Я сказал вам, что вы не можете нанять меня сегодня, а завтра уволить, и вы с этим согласились. А теперь? А теперь вы считаете, что можете сбросить меня со счетов, потому что я уже не могу дать мистеру Арчеру истинный отчет о вчерашнем разговоре в этой комнате и, значит, угрозы для вас не представляю. Что ж, тут вы правы. Даже если я пойду к нему сейчас и во всем признаюсь, имея на руках это заявление, он просто вежливо пожурит меня и обо всем забудет. Я тоже хотел бы об этом забыть, но не могу. Не позволяет самолюбие. Вы околпачили меня; но я не из тех, кто с этим мирится.
— Я заплатил вам пятьдесят пять тысяч долларов.
— Заплатили. И больше не заплатите?
— Нет. За что? — За то, что я доведу это дело до конца. Выясню, кто убил мистера Рони, и докажу это, — Вулф нацелился в него пальцем. — Если судьба меня подведет… — Он опустил указующий перст и пожал плечами. — Не подведет. Не может подвести. Увидите.
Вдруг, безо всякой подготовки, Сперлинг пришел в бешенство. В мгновение ока изменились его взгляд, цвет лица — он превратился в другого человека. Вскочив с кресла, он прошипел сквозь стиснутые зубы:
— Вон! Вон отсюда!
Видимо, выход был только один: убираться вон. Для меня тут ничего особенного не было: испытать подобное уже приходилось, а для Вулфа… ведь когда дело доходило до разрыва отношений с клиентом, он практически всегда сидел за столом в своем кабинете, и призыв убраться вон был ему в новинку. Он однако лицом в грязь не ударил. Не слишком выпячивая свое достоинство, но и не забывая о нем, он удалился так, будто у него возникла потребность пойти в туалет, но не очень насущная. Я пропустил его вперед, что было вполне уместным.
Но и Сперлинг был человеком многогранным. Казалось бы, его яростная вспышка не могла погаснуть так быстро, но, когда я заскочил вперед Вулфа открыть для него дверь, Сперлинг заявил:
— Объявлять этот чек недействительным не буду!
